действующим лицом любой беседы. О чем бы ни шла речь - о политике, искусстве, 
географии, истории или государственном устройстве, - он неизменно 
демонстрировал 
прекрасное знакомство с предметом разговора. Трудно было сказать, был ли он 
столь же 
глубоко информирован в военных вопросах, поскольку все тщательно избегали любой 

возможности обсуждения данной темы. Во время Второй мировой войны среди 
"знающих 
людей" нередко высказывалось мнение, что мы вступили в нее с "лучшими мозгами", 

нежели в Первую. Хотя в подобных высказываниях присутствует немалая доля 
преувеличения, можно сказать, что в годы Второй мировой войны все серьезные, 
значимые должности занимали хорошо подготовленные, компетентные военные 
специалисты, прошедшие прекрасную подготовку в виде службы в качестве офицеров 
Генерального штаба в период с 1914-го по 1918 год. Они поддерживали более 
тесный 
контакт с войсками и были моложе, чем командиры времен Первой мировой войны. 
Надо 
отметить и то, что среди последних было немало людей королевской крови, а они, 
при 
всем моем уважении к их способностям и человеческим качествам, были далеко не 
гениями. Сложнее провести сравнение между офицерами Генштаба. [14] В численном 
отношении императорский корпус офицеров Генерального штаба имел преимущество; 
кроме того, подготовка входящих в него военных была более унифицированной. 
Однако 
офицеры Генерального штаба образца 1939 года были ближе к тем, кто 
непосредственно 
находился на боевых позициях с оружием в руках, а это настолько серьезное 
преимущество, что его невозможно переоценить; они полностью подчинялись боевому 

командиру, что исключало возможность путаницы и дублирования приказов, которые 
имели место в годы Первой мировой войны. Вся полнота ответственности, таким 
образом, ложилась на командира. Он отвечал за свои действия перед своей 
совестью и - 
как показало время - перед Гитлером и Нюрнбергским трибуналом. Это, однако, не 
мешало теснейшему сотрудничеству между командиром и его начальником штаба, а 
также высокой степени независимости начальника Генерального штаба. 
В 1918 году я хотел уволиться из армии, но мой командир, умевший мыслить по-
государственному, убедил меня остаться, чтобы провести демобилизацию 3-го 
баварского 
армейского корпуса в районе Нюрнберга. Эта демобилизация проводилась под 
руководством политического комиссара, молодого адвоката, являвшегося членом 
социал-
демократической партии. Для меня это было очень трудное время - мне приходилось 

тяжелее, чем в полевых условиях. Кроме проведения мобилизации, нужно было 
сформировать новые войска безопасности и так называемые добровольческие корпуса,
 а 
также распределить между ними зоны ответственности вокруг Нюрнберга, в Мюнхене 
и в 
центральной части Германии. Это была интересная работа. Она дала мне уникальную 

возможность своими глазами увидеть революционные события того периода. В то же 
время было крайне неприятно быть свидетелем бесчинств толпы фанатиков после 
штурма 
ставки нашего верховного командования в начале 1919 года. 
Чаша моего терпения цереполнилась, когда в качестве благодарности за мою 
усердную и 
добросовестную работу был выписан ордер на мой арест за участие в якобы имевшем 

место путче против командования моего 3-го баварского армейского корпуса, в 
котором 
значительным влиянием обладали социалисты. [15] Даже с учетом того, что после 
1945 
года меня посадили в тюрьму, я без малейшего колебания утверждаю, что тот 
эпизод 1919 
года был самым большим унижением в моей жизни.
* * * 
Будучи в течение трех с половиной лет, с 1919-го по 1922 год, командиром 
батареи в 
Амберге, Эрлангене и Нюрнберге, я весьма тесно общался с личным составом своего 

подразделения и другими военнослужащими. В то время в армии проводились 
многочисленные реформы и сокращения; вооруженные силы численностью в 300000 
человек нужно было урезать до 200000, а затем до 100000; предстояло найти 
способ 
превратить нашу огромную, созданную с учетом определенных приоритетов военного 
времени военную машину в весьма скромные по численности войска, способные 
решать