спать после полуночи, постоянно быть на виду, знать все мельчайшие детали, 
касающиеся 
сферы своей компетенции, за все отвечать и быть олицетворением непогрешимости в 

глазах своих подчиненных. 
Глава 7.  
Польская кампания, 1939 год
1.09.1939 года, 4.45 утра. Начало наступления силами двух групп армий - "Север" 
и 
"Юг". - 5.09.1939 года. Форсирование Вислы. - 16.09.1939 года. Осада Варшавы. - 

17.09.1939 года. Падение Брест-Литовска, вмешательство Советской России. - 27.
09.1939 
года. Капитуляция Варшавы. - 1.10.1939 года. Капитуляция оставшихся польских 
войск. 
Окончание боевых действий в Польше
Во второй половине дня 25 августа 1939 года - это была та самая дата, на 
которую 
Гитлер назначил вторжение в Польшу, - я находился в помещении управления 
полетами 
аэродрома в Кольберге, где проводил совещание командиров авиагрупп и 
авиакрыльев. В 
это время начальник оперативного отдела моего штаба сообщил, что Гитлер снова 
изменил свои планы. Вторжение откладывалось. 
Наш восторг по этому поводу явственно читался на наших лицах. Я выразил надежду,
 что 
войны, казавшейся неминуемой, все же удастся избежать. С облегчением я поднялся 
в 
кабину моего самолета и, взяв курс на заходящее солнце, полетел в свой боевой 
штаб в 
Хеннингсхольме, неподалеку от Штеттина. 
Мысленно я вернулся в 23 августа. Два дня назад Гитлер вызвал главнокомандующих,
 
командующих и начальников штабов всех видов вооруженных сил в свою ставку в 
Бергхейм. Нас не предупредили о повестке дня совещания. Ему предшествовала 
встреча с 
рейхсмаршмом в казармах СС, на которой он вновь завел речь о наших 
приготовлениях к 
воздушной войне против Польши и выслушал наши мнения на этот счет. [52] Геринг 
беседовал с нами в течение часа и при этом ни разу не сказал, что уже принято 
окончательное решение о применении военной силы. Разумеется, мы знали, что он 
все 
еще пытается любой ценой сохранить мир. 
Последующее совещание у Гитлера состоялось в большом зале приемов, из окон 
которого 
открывался великолепный вид на горы - казалось, что они так близко, что их 
можно 
потрогать рукой. Выступление фюрера было довольно длинным. Он говорил спокойно, 

держа себя в руках. Я не вижу необходимости подробно излагать содержание его 
речи, 
поскольку ее текст был обнародован во время Нюрнбергского процесса. Меня 
обрадовало 
то, что в ней не содержалось конкретных указаний об открытии боевых действий, 
однако 
выступление было построено таким образом, что, казалось, вероятность подобного 
развития событий весьма велика. Меня беспокоили две вещи. Во-первых, 
последствия 
войны с Польшей. Рассчитывать, что Англия расценит попытку силового 
урегулирования 
германо-польских разногласий не как явный вызов, а каким-то иным образом, было 
бы 
необоснованным оптимизмом - отсюда и неустанные попытки Геринга сохранить мир. 
Однако куда больше меня тревожило отношение России. Хотя я и считал, что при 
всей 
своей относительной неподготовленности люфтваффе и вермахт смогут доказать свое 

превосходство над польскими войсками, военная мощь России была слишком велика, 
чтобы они могли с ней тягаться. Это меня очень тревожило. Однако, когда в конце 
своего 
выступления Гитлер проинформировал нас о нейтралитете России и о том, что с ней 

заключен пакт о взаимном ненападении, у меня словно гора с плеч свалилась. 
Вечером после совещания я вылетел обратно в Берлин, погруженный в тягостные 
раздумья. В памяти опять ожили воспоминания о днях, предшествовавших началу 
Первой 
мировой войны, когда я ощущал такую же неуверенность и напряжение, хотя в то 
время 
лично на мне не лежало тяжелое бремя ответственности.