образом не могли контролировать действия СД. Однако спорить по данному вопросу 
не 
имеет смысла. 
Как я уже отмечал, мы с фон Макензеном сделали все, что могли, для 
предотвращения 
репрессий, но британский трибунал не принял это во внимание. С другой стороны, 
5-й 
американский военный трибунал в Нюрнберге четко проявил в этом вопросе большее 
понимание и сформулировал свое отношение к нему таким образом: 
"Для того чтобы избежать юридической и моральной ответственности за подобные 
акты, 
достаточно будет доказать, что во всех случаях, когда предоставлялась 
возможность 
проигнорировать подобные преступные приказы, они не выполнялись". 
Фон Макензена, Мельцера и меня приговорили к смертной казни из-за того, что нам 
не 
удалось "спустить [467] на тормозах" один из подобных приказов Гитлера, в чем 
нас 
никоим образом нельзя было винить, потому что в том, что касалось репрессий, мы 
были 
лишены каких-либо полномочий. 
В этих обстоятельствах то, что суд опирался на сомнительное обвинительное 
заключение, 
лишь подчеркивает тот факт, что это был не судебный процесс, а пародия на 
правосудие. 
Что касается пункта 2 обвинительного заключения, то в главе 21 я со всей 
возможной 
объективностью описал процессы формирования и роста итальянских партизанских 
отрядов, применявшиеся ими методы и т. п., а также характер контрмер с 
германской 
стороны, которые как нельзя лучше раскрывают мое принципиальное отношение ко 
всем 
вопросам, связанным с партизанской войной. В качестве дополнения приведу фразу 
из 
письма, написанного мной в конце 1945 года и адресованного де Гаспери, 
итальянскому 
премьер-министру. Ввиду того что я подвергся новым Ъ1 совершенно неоправданным 
нападкам, в упомянутом письме я обратился к нему с просьбой воспользоваться 
своим 
высоким положением и предать гласности правдивые факты: 
"...Я сочувствую горю итальянских отцов и матерей в связи со смертью их сыновей.
 В 
знак уважения к их горю я склоняю голову перед ними и перед всеми теми, кто 
погиб за 
свою страну, не будучи орудием в руках чуждых ей коммунистических элементов. Но 

разве эти мужчины и женщины не верят в то, что немецкие матери и отцы тоже 
испытывают боль, узнав о том, что их дети попали в засаду и были застрелены в 
спину 
или зверски замучены до смерти в плену? Разве они не понимают, что моим долгом 
было 
защищать от такой судьбы моих солдат?.." Основанием для пункта 2 обвинительного 

заключения были приказы, изданные мной 17 июня, 1 июля, 15 августа и 24 
сентября 1944 
года. Я говорю только о тех пунктах обвинительного заключения, которые 
присутствовали в заключительном выступлении обвинителя. 
"Борьба против партизанских отрядов должна осуществляться всеми доступными 
средствами и с максимальной суровостью. Я окажу поддержку любому командиру, 
который в выборе этих средств и степени суровости выйдет [468] за границы нашей 

обычной сдержанности" (из приказа от 17 июня). 
В первом английском переводе вместо слова "средства" фигурировало слово 
"методы"; 
при таком варианте может показаться, что текст приказа свидетельствует о 
справедливости предъявленных мне обвинений. Интересно, что во время судебного 
процесса над генералом СС Симоном, проходившего в Падуе уже после суда надо 
мной, 
обвинитель, который на моем процессе выступал в роли помощника обвинителя, 
снова 
употребил слово "методы". Было ли правомерным использование этого неверного 
перевода? 
"В данном случае действует старый принцип, в соответствии с которым совершить 
ошибку в выборе средств для достижения цели лучше, чем ничего не предпринять и 
проявить халатность. Партизанские отряды необходимо атаковать и уничтожать". 
Эта выдержка является ясной директивой; она была адресована всем командирам 
вплоть 
до дивизионных, которым в особых случаях подчас приходилось издавать свои 
приказы, 
выдержанные в духе вышеупомянутого секретного документа. Целью моего приказа от