военных 
округов. Они также имели право участвовать в решении административных и 
экономических вопросов. Однако свары и антагонизм, возникавшие в результате их 
деятельности, сводили на нет все достигнутые ими положительные результаты. 
Будучи командующим Западным фронтом, я мог поддерживать необходимый близкий 
контакт с многочисленными гауляйтерами лишь на партийных мероприятиях самого 
высокого ранга. Это делало невозможным быстрые действия. Поэтому к моему штабу 
был 
прикомандирован крупный партийный функционер, обладающий большими 
полномочиями. Это было хорошо и удобно до тех пор, пока на этот пост не был 
назначен 
фанатичный партиец, который начал вставлять мне палки в колеса, мешая моей 
работе. 
Шпион в моем штабе был мне ни к чему. Впрочем, мне удалось без особого труда 
избавиться от него. 
С другой стороны, сотрудничество со специальным представителем министерства 
пропаганды было весьма [408] полезным во всех смыслах; помимо всего прочего, он 

информировал меня о том, как идет зондирование почвы по поводу возможного 
заключения мира, и о перспективах переговоров о перемирии. 
Во время моего длительного пребывания в Берлине, когда я служил в армии и в 
люфтваффе, я познакомился практически со всеми влиятельными людьми. Это 
значительно облегчило мою работу. Я могу без всякого преувеличения сказать, что 

благодаря рёйхсмаршалу Герману Герингу мы, фельдмаршалы люфтваффе, находились 
на 
привилегированном положении. 
Поскольку в период создания люфтваффе Геринг замыкал все внешние контакты на 
себя, 
мы редко напрямую общались с Гитлером и потому более тесно контактировали с 
руководством Верховного командования вермахта. Такая ситуация сохранялась и во 
время 
первых военных кампаний. Средиземноморский и Западный театры военных действий 
считались "театрами военных действий Верховного командования вермахта", и все, 
что 
там происходило, не касалось высшего руководства сухопутных войск. 
Когда я занимал должность командующего Южным фронтом, а в конце войны - 
командующего Западным фронтом, мне приходилось работать почти исключительно с 
Гитлером и Верховным командованием вермахта. К концу 1944 года, после 
неоднократных перемен мнения фюрера обо мне, я завоевал неограниченное доверие 
Гитлера, которое конечно же и стало причиной моего перевода на Западный фронт. 
В 
Италии мне приходилось отстаивать-свое право на свободу действий, и в конце 
концов я 
ее получил; на Западном фронте эту свободу неизбежно ограничивала ситуация на 
востоке. Между 20 марта и 12 апреля я четырежды встречался с Гитлером, и он 
демонстрировал понимание моих тревог и забот. Несмотря на наши серьезные 
поражения, 
он ни разу не упрекнул меня, потому что понимал, что ситуация на [409] западе 
была 
слишком тяжелой, чтобы ее можно было быстро поправить. 
Гитлер принимал меня в любое время, даже ночью, выслушивал, не перебивая, все 
то, что 
я хотел ему сказать, с пониманием относился ко всем тем проблемам, на которые я 

указывал, и почти всегда принимал решение, выдержанное именно в предлагаемом 
мной 
ключе. Он проявлял большую гибкость мышления, что очень сильно контрастировало 
с 
его физическим состоянием. Он стал менее многословным, чем раньше, и всегда 
демонстрировал по отношению ко мне удивительную доброту и предупредительность. 
Дважды он предоставлял в мое распоряжение свой автомобиль и своего личного 
шофера, 
чтобы я мог поскорее вернуться в мой штаб, и при этом тщательно инструктировал 
водителя, внушая ему, что он должен проявлять максимальную осторожность. Для 
меня 
переход от обычной корректности и вежливости, к которым я привык, к таким 
проявлениям заботы был загадочным явлением, поскольку мои отношения с Гитлером 
всегда были сугубо официальными. Я был невольным свидетелем того, как все 
больше 
расширялась пропасть между ним и генералами вермахта. 
Гитлер никогда не требовал от меня ничего, что было бы неприемлемо для меня как 
для 
офицера, а я никогда не просил его о личных одолжениях. Я могу объяснить его 
очевидное доверие ко мне тем, что ему было известно, что я не держу камня за 
пазухой и 
в течение многих лет все свое время посвящал выполнению моего долга. 
Патологическая недоверчивость Гитлера, которая постепенно распространилась 
практически на всех окружающих его людей, привела к тому, что в конце концов он 
стал