Мой многолетний опыт ведения боевых действий против противника, обладающего 
значительным численным перевесом, заставил меня твердо запомнить усвоенный еще 
в 
годы Первой мировой войны урок. Он состоял в том, что, где бы ни происходило 
дело - 
на побережье или во внутренних районах, локальные оборонительные действия с 
целью 
удержания основной линии фронта, на которых настаивал Гитлер, никогда не дают 
ожидаемых результатов в условиях, когда противник ведет комбинированное 
наступление 
на суше, на море и в воздухе. С учетом нашей слабости на земле и в воздухе у 
нас не было 
выбора. Для нас единственным возможным тактическим вариантом - была [404] 
маневренная война с целью удержания намеченных рубежей в конкретных, заранее 
намеченных районах. 
Предварительные переговоры в берлинской ставке зарядили меня определенным 
оптимизмом. Однако после первых же визитов на передовую он испарился. Конечно, 
тогда я не думал, что мы так быстро потеряем Саарское пфальцграфство и низовья 
Рейна. 
Я считал, что наше сопротивление на одних участках и уклонение от столкновения 
с 
противником на других приведет к некоторому затишью в ходе боев и что противник 
хотя 
бы на время приостановит свое наступление, выйдя на линию, проходящую вдоль рек 

Везер - Верра - Майн - Альтмюхль - Лех. А уж тогда делом Верховного 
командования было воспользоваться сложившейся ситуацией. Я же в этом случае 
считал 
бы свою миссию как командующего Западным фронтом завершенной. 
Разногласия между Верховным командованием вермахта и командованием сухопутных 
сил, существовавшие уже много лет, в то время становились все более и более 
очевидными. Неистребимое недоверие между ставкой и армейским руководством 
оказывало парализующее, а во многих случаях разрушительное действие на наши 
войска. 
Следствием этого было то, что армейское командование считало, что его не 
понимают и 
подрезают ему крылья. Тот факт, что Гитлер объяснял наши поражения упрямством и 

своенравием командования сухопутных войск, а также его частое вмешательство в 
действия армейского генералитета даже по самым незначительным тактическим 
поводам 
вызывали насмешки и рассматривались как попытки введения кабинетного стиля 
руководства; стратегические приказы фюрера и его попытки предвидения 
расценивались 
как дилетантские. Подобная скрытая враждебность была могилой для всех 
проявлений 
инициативы, наносила ущерб единству нашего командования и приводила к 
бесполезной 
трате времени и сил. 
Невероятно тяжелые потери последних шести месяцев боев, постоянное отступление 
и 
поражения - все это крайне измотало наших солдат и офицеров, и в этом тоже 
таилась 
опасность. Многие офицеры находились на грани нервного истощения, у других 
появились проблемы [405] со здоровьем, третьи были просто некомпетентными. Плюс 
ко 
всему у нас ощущался явный дефицит младшего офицерского состава. Нам вообще не 
хватало людей, а подкрепления прибывали на фронт плохо обученными, без боевого 
опыта, небольшими порциями и к тому же почти всегда с опозданием. 
Соответственно, 
толку от них было ммо. Прочно спаянными и боеспособными были только те части, 
во 
главе которых стояли умные командиры, имеющие в своем распоряжении опытных 
младших офицеров и здоровое ядро опытных солдат. 
Наличие в тылу слишком большого числа отставших от своих подразделений 
военнослужащих говорило о том, что таких частей осталось не так много. Эти 
отставшие 
также представляли собой определенную угрозу, так как способствовали 
распространению инфекций и создавали помехи движению транспорта; в то же время 
они 
могли быть источником пополнения боевых частей. Многие из них в самом деле 
отстали 
от своих во время боя либо возвращались к месту прохождения службы из 
госпиталей или 
учебных батальонов. Эти люди подчас действительно не могли разыскать свою часть.
 
Другие (таких было большинство) просто пытались уклониться от отправки на фронт 
и 
делали все, чтобы оставаться как можно дальше от передовой. Встревоженный 
своими