хорошо, но пушку пришлось пустить на переплавку. Между тем я был [339] 
окольными 
путями доставлен -в Феррару, где пролежал без сознания до утра следующего дня. 
Тем 
временем ко мне были вызваны два специалиста, профессоры Бюркле де ла Камп и 
Тоеннис. Сделав мне укол, капитан Нисен, мой штабной медик, который сопровождал 

меня до больницы, строго заметил: "И не вздумайте щупать голову руками. Это 
приказ!" 
Видимо, его слова произвели на меня впечатление - я до нее ни разу не 
дотронулся. 
На второй день меня навестила фрау фон Ортцен, возглавлявшая Красный Крест. Мое 

лицо представляло из себя безобразную маску. Войдя в палату, посетительница, по 
всей 
видимости, была поражена тем, как я выглядел. Это заставило меня смутиться. "Вы 

знаете, что такое настоящая доброта? - спросил я и, поскольку фрау фон Ортцен 
не 
отвечала, продолжил: - Это когда человек может без содрогания смотреть на меня 
такого". 
Гитлер и Верховное командование были серьезно обеспокоены тем, что я попал в 
список 
потерь, и в течение нескольких дней профессор Бюркле де ла Камп регулярно 
посылал в 
ставку бюллетень о состоянии моего здоровья. Меня погрузили в "шторх" и 
перебросили 
по воздуху сначала из Феррары в Риву, а затем из Ривы в Мерано. 
15 января 1945 года, после двухнедельного отпуска, который я провел дома, я 
отправился 
в Бад-Ишль, чтобы пройти обследование в расположенной там клинике 
черепно-мозговой 
медицины, а затем вернулся в свой штаб в Рекоаро. Меня не было почти три месяца.
 Я 
полностью доверял замещавшему меня фон Витингофу, но все же очень неприятно 
лежать 
в кровати и бездействовать, когда твой фронт находится совсем неподалеку. 
Интерес к 
тому, как идут дела, который человек проявляет в подобных случаях, является 
чем-то 
вроде тонизирующего средства, но в то же время причиняет много беспокойства. 
Как-то, 
уже находясь в тюрьме, я спросил у профессора Бюркле де ла Кампа, который 
пришел 
меня навестить, не лучше ли было ему тогда, в Ферраре, сделать так, чтобы я 
заснул. С 
характерной для него прямотой он ответил: "С учетом того, как повернулось дело, 
- да". 
Вернувшись в штаб, я обнаружил, что противник, как и ожидалось, постоянно 
предпринимал изматывавшие нашу оборону выпады. Хотя в результате ему [340] 
удалось 
добиться лишь локальных и ни в коей мере не решающих успехов, эти выпады 
снизили 
боевой настрой наших войск. Помимо потери дивизий, переброшенных на другие 
фронты, 
о которых я уже упоминал, произошли кадровые перестановки, обусловленные 
дефицитом 
старшего офицерского состава. 12 января генерал Герр сменил фон Витингофа по 
просьбе 
последнего на посту командующего 10-й армией. Хотя его тяжелое ранение в голову 

вызывало у меня некоторые опасения, Герр пользовался моим полным доверием, и я 
надеялся, что он хорошо сработается с начальником штаба Билицем, который 
обладал 
исключительными способностями, разделял мои оценки и одобрял мои действия. За 
период с конца января по середину февраля я, еще не вполне выздоровев, побывал 
в 
армейском и дивизионных штабах и побеседовал почти со всеми командирами дивизий.
 Я 
старался собрать максимально точные данные для принятия дальнейших решений до 
начала критической фазы кампании. В ходе этих весьма подробных бесед я выяснил 
примерно следующее. 
Ожидавшееся зимнее затишье нарушалось в Западных Альпах, являвшихся зоной 
ответственности лигурийско-го командования, лишь небольшими вылазками 
противника, 
не давшими ему никакого результата. Даже после схода снега крупномасштабного 
наступления ожидать не следовало, поскольку общая ситуация на западе и на юге 
делала 
его невозможным. 
На участке фронта 14-й армии, который удерживал 51-й горнострелковый корпус,