обратно в море. Я постоянно учитывал психологический эффект, который оказывала 
на 
штаб и войска американского 6-го корпуса ситуация, в которой они оказались. 
Должно 
[300] быть, им было несладко на расположенном в низине участке побережья с явно 

нездоровым климатом, да еще в окружении вражеских войск; наша тяжелая 
артиллерия, а 
также зенитные орудия и бомбардировщики люфтваффе делали все для того, чтобы 
даже 
во время "отдыха" солдаты противника не отдыхали. В численном отношении 
группировка, развернутая на плацдарме, была ограниченной; высадка на берег 
слишком 
большого контингента привела бы к неоправданно высоким потерям, а слишком 
малочисленного - к утрате плацдарма. Ротация была связана с определенными 
трудностями и требовала времени. Мне казалось чрезвычайно важным, чтобы мы 
атаковали как можно быстрее, пока противник не успел восполнить потери, 
понесенные в 
ходе недавних боев, а также как следует укрепить промежуточные оборонительные 
позиции на плацдарме. С другой стороны, значительной части наших войск нужно 
было 
время для акклиматизации. 
Мы оба - и Макензен, и я - отвергли так и напрашивавшуюся идею, состоявшую в 
том, 
чтобы попытаться уничтожить плацдарм фланговым ударом вдоль побережья к северу 
от 
Анцио - для этого нам пришлось бы осуществлять концентрацию сил и средств и 
атаковать под огнем всей корабельной артиллерии противника, не имея в то же 
время 
возможности должным образом использовать наши орудия; кроме того, покрывавшие 
побережье густые леса и плотные минные поля не позволили бы нашим мощным 
танковым частям оказать нам поддержку. Поскольку сильно пересеченная и 
заболоченная 
местность на южном фланге автоматически исключала возможность нанесения нами 
удара оттуда, для атаки оставался только один сектор - между Апулией и 
Систерной. Я 
принял план Макензена, состоявший в том, чтобы атаковать либо с одной, либо с 
другой 
стороны от Апулии и поддержать главный удар двумя отвлекающими. 
Макензену пришлось доложить о своем плане Гитлеру. С согласия генерала фюрер 
приказал атаковать силами пехотного учебно-демонстрационного полка, причем на 
очень 
узком участке фронта, чтобы добиться максимального эффекта от нашей 
артподготовки. 
Нам пришлось [301] заплатить за обе эти ошибки (я не могу снять с себя часть 
вины). 
Хотя пехотный учебно-демонстрационный полк был представлен мне как ударная 
часть, 
мне не следовало принимать это утверждение на веру. Я должен был понимать, что 
часть, 
находившаяся до этого на территории Германии и не обладающая боевым опытом, 
была 
не в состоянии хорошо проявить себя в крупной операции. Еще одним неверным 
решением стало то, что начало атаки было назначено на 6.30 вечера 16 февраля, 
то есть на 
слишком позднее время - полк, незнакомый с местностью, мог более или менее 
успешно 
осуществить запланированную операцию только в светлое время суток. Так или 
иначе, он 
был с позором отброшен противником. 
Я твердо убежден, что 29-я панцер-гренадерская или 26-я танковая дивизии 
провели бы 
наступательную операцию удачно. Первая из них продемонстрировала свой 
закаленный 
боевой дух в наступлении, предпринятом 18 февраля, которое было начато из 
сложной 
позиции и не являлось внезапным для противника. Тем не менее, наши атакующие 
войска 
дошли до условного 82-го маршрута, ведущего к последней линии обороны плацдарма 

противника (это был оборонительный рубеж, созданный войсками противника вскоре 
после высадки). 
Неудача второго наступления, предпринятого по указанию самого Гитлера, 
подтверждает 
мою правоту. Хотя я не ждал никакого иного результата от повторения атаки на 
другом 
участке, я не мог отменить приказ фюрера и был вынужден считаться с 
политическими и 
военными факторами, влиявшими на решения Верховного командования вермахта. У 
нас