дававшему им возможность свободно общаться с массами, эмоциями которых они 
могли 
управлять благодаря своему блестящему ораторскому искусству. Оба создали 
общенациональные партии с оригинальными программами, оба ставили перед собой 
конкретные цели, которых добивались всеми правдами и неправдами, используя при 
этом 
даже опасные и не всегда этичные методы. И оба откусили больше, чем были в 
состоянии 
прожевать. Их кажущаяся непохожесть была [276] скорее результатом сугубо 
национальных различий и не имела глубинного характера. 
Социалистическая журналистика была для Муссолини политической школой, и он 
оставался политиком до самого конца. Он стал мастером дипломатических 
формулировок 
и концепций, знал, где и как их можно применить, и делал это в первую очередь 
для 
продвижения вверх самого себя и своих людей. Он прекрасно умел использовать в 
своих 
собственных политических целях требования об укреплении и модернизации армии, 
флота и военной авиации и сам культивировал и поощрял соответствующие 
настроения. 
Однако уровень его военной подготовки был недостаточным для того, чтобы трезво 
оценить некоторые факты, что сводило на нет все его блестящие качества. Будучи 
чисто 
по-человечески и в идеологическом плане другом Гитлера, он завидовал мощи 
созданной 
фюрером военной машины и его успеху, и это было не последней причиной того, что 
он 
ввязался в военные авантюры, которые привели его карьеру к трагическому концу. 
В тот период, когда мне довелось находиться в достаточно тесном контакте с 
Муссолини, 
его лучшие времена были уже позади - как в смысле здоровья, так и в смысле 
власти и 
влияния. Его абсолютная уверенность в своих последователях таяла, он не обладал 
больше 
физической энергией, необходимой для решительных действий, а его решения все 
чаще 
подсказывали ему советники; и в конце концов, вернувшись наверх, но с сильно 
ограниченными полномочиями, он стал все больше и больше погружаться в летаргию 
философских размышлений на берегу озера Гарда. Он был уже не диктатором, а 
всего 
лишь человеком, который благодаря причудам судьбы сумел на короткий миг увидеть 

сверкающие горные вершины и который уже хотя бы поэтому не заслужил постигшего 
его 
ужасного, позорного конца. 
Гитлер как лидер немецкого народа родился во время Первой мировой войны и 
полного 
тревог послевоенного периода. С 1921-го по 1945 год он чувствовал себя солдатом 
и 
находился в расцвете политических сил. Именно поэтому его политические 
организации 
[277] были одеты в униформу, и именно поэтому он создал вермахт, столь 
внушительный 
внешне и столь эффективный по своим практическим качествам. При поддержке 
блестяще организованной пропаганды он действительно стал идолом масс. 
Неудивительно, что со временем он поверил в собственную уникальность и 
незаменимость, в то, что по воле судьбы он должен посвятить всего себя созданию 

великой Германии и обеспечению ее безопасности на все обозримое будущее. Эту 
миссию надо было успеть выполнить в отмеренные ему годы - Гитлер никогда не 
верил, 
что проживет долго. При этом нельзя не отметить, что тот самый человек, который 
на 
раннем этапе своего восхождения доверял своим соратникам и приближенным и 
предоставлял им огромную свободу действий, в годы войны буквально преобразился. 
У 
него все чаще стали появляться мысли о том, что его советники не служат ему так,
 как 
нужно. Позже, когда большинство из них перестали его понимать, у него возникло 
чувство, что они предали и покинули его. Интересным с точки зрения психологии 
моментом является то, что Гитлер, чье превосходство во многих областях было 
бесспорным, страдал комплексом неполноценности, из-за которого любое свободное 
выражение чьего-либо мнения приводило его в возмущение и который заставлял его 
безжалостно преследовать любого реального или мнимого оппонента. 
Сконцентрировав в 
своих руках все полномочия и всю ответственность, Гитлер взял на себя слишком 
много, 
и вызванное этим перенапряжение стало причиной его знаменитых вспышек ярости и 
поспешных решений, которые зачастую имели ужасные, недопустимые с точки зрения 
гуманности последствия. Столь похожие и в то же время столь глубоко различные,