день. Прежде чем отправиться к королю, я повидался с Бадольо, который в ответ 
на все 
мои вопросы лишь сообщил мне о том, что я и так уже знал из королевского 
воззвания. 
Суть его рассказа сводилась к тому, что новое правительство будет полностью 
соблюдать 
свои обязательства по договору о союзе и что дуче для его же собственной 
безопасности 
содержат под домашним арестом. Бадольо продемонстрировал мне письмо Муссолини, 
в 
котором тот признавал новый режим, но он не мог сказать мне, где находился дуче 
- по 
его словам, это знал только король. Он попросил меня не создавать на его пути 
никаких 
политических трудностей. Это заставило меня напомнить, что я несу личную 
ответственность перед Муссолини и потому мой интерес по поводу его 
местонахождения 
вполне закономерен, не говоря уже о том, что Гитлер еще больше, чем я, 
обеспокоен 
судьбой своего друга. 
У меня сложилось впечатление, что мой собеседник был по отношению ко мне 
холоден, 
скрытен и неискренен. 
Позднее мне пришлось столкнуться с тем, что граф Монтесемоло, имевший звание 
полковника и служивший [259] у Бадольо адъютантом, оказался руководителем 
партизанского движения, действовавшего против Германии. 
Моя аудиенция в королевском дворце длилась почти час и проходила в атмосфере 
удивительного дружелюбия. Его величество заверил меня, что в смысле ведения 
войны 
никаких изменений не будет; наоборот, сотрудничество между союзниками упрочится.
 
Король сказал мне, что ему пришлось сместить Муссолини, потому что на этом 
настаивал 
Высший фашистский совет, а также по той причине, что Муссолини утратил симпатии 

общественности. Его величество заявил, что пошел на этот шаг с большой неохотой.
 Он 
сказал, что не знает, где находится Муссолини, но заверил меня, что считает 
себя лично 
ответственным за его благополучие и за то, чтобы с ним обращались 
соответствующим 
образом. По словам короля, о том, где находится дуче, знал только Бадольо (!). 
Его 
величество заявил, что глубоко восхищается фюрером и завидует его 
непререкаемому 
авторитету, который не идет ни в какое сравнение с его собственным. 
Во время этой встречи у меня также сложилось впечатление, что под маской 
преувеличенного дружелюбия скрывались холодность и неискренность. 
Король и Бадольо рассказали примерно ту же историю нашему поверенному в делах, 
доктору Рану, который в тот момент замещал посла фон Макензена и позднее сменил 
его 
на этом посту. Они заверили его в своей лояльности в качестве союзников, а 
также в том, 
что Италия безусловно продолжит свое участие в войне. Ран, приведенный этой 
новостью 
в восторг, сообщил о ней мне. Служивший в моем штабе итальянский офицер связи, 
капитан Руска, передал мне также, что со мной хотел бы чаще встречаться 
кронпринц. 
Правда, это свое желание он осуществил один-единственный раз. 
Первая реакция Гитлера
Свержение и арест Муссолини отравили отношения между высшими чиновниками 
германского и итальянского внешнеполитических ведомств. Гитлер увидел в этом 
столь 
внезапном повороте событий не обычный [260] правительственный кризис, а 
решительный отход Италии от прежней политики с целью как можно более быстрого 
выхода из войны на выгодных для нее условиях, даже если бы это означало 
принесение в 
жертву ее союзника - Германии. Недоверие фюрера, которое до этого момента было 
направлено только против королевской семьи и ее сторонников, теперь усилилось 
до 
предела и распространилось на всех итальянских государственных деятелей и 
военных 
лидеров. Промахи и пассивность итальянской стороны в ведении боевых действий, 
имевшие место в прошлом, теперь расценивались как саботаж и даже предательство 
со 
стороны итальянского Верховного командования. Подготовка итальянцами позиций в 
Альпах теперь была квалифицирована как свидетельство их намерения повернуть 
оружие 
против немцев. Чувствуя себя преданным, фюрер был полон решимости защищаться. 
В качестве первого шага, по мнению Гитлера, следовало "разделаться" с