причем Гитлер еще только приступил к принятию мер, необходимых для срочной 
переброски на Сицилию всей 29-й панцер-гренадерской дивизии, - это было 
промедление, за которое нам предстояло расплачиваться в последующих боях. 
Только 15 
июля первые подразделения дивизии начали переправляться через пролив. 
В ночь с 15 на 16 июля я вылетел на север Сицилии, в Милаццо, на 
самолете-амфибии, 
поскольку к тому моменту совершить посадку на суше было невозможно, и 
проинструктировал на месте генерала Хубе, командующего 14-м танковым корпусом. 
Его 
задача состояла в том, чтобы закрепиться на местности и создать прочную линию 
обороны, даже если для этого поначалу придется отступить. В нарушение аксиом, 
действовавших в командовании люфтваффе, я передал под командование Хубе тяжелую 

зенитную артиллерию. Хубе вряд ли мог рассчитывать на какую-либо поддержку с 
воздуха в дневное время, поэтому, чтобы как-то компенсировать его положение, я 
старался сделать все возможное, чтобы ускорить прибытие 29-й 
панцер-гренадерской 
дивизии. Я также сообщил ему, что обдумываю возможность эвакуации войск с 
Сицилии, 
которую он действиями находящихся [251] под его командованием войск должен был 
оттягивать как можно дольше. Оборонительные приготовления по обе стороны 
Мессинского пролива шли полным ходом, и теперь ими руководил он. Я добавил, что 
ему 
не следовало беспокоиться о защите Калабрии и Апулии, поскольку в тот момент 
вероятность того, что они станут целью крупномасштабных операций противника, 
была 
небольшой. 
Следующий день я также посвятил посещению передовой линии фронта. Встретившись 
с 
Гуццони, я ликвидировал все элементы недопонимания и уговорил его немного 
оттянуть 
войска назад - сделать это было необходимо. В итоге мне удалось убедить его, 
что наши 
шансы сдержать британскую 8-ю армию не совсем безнадежны. Бортовые залпы 
британского флота, которые я тогда имел возможность наблюдать, произвели на 
меня 
очень сильное впечатление; после боя в районе Салер-но, где мне также довелось 
увидеть 
работу корабельной артиллерии противника, я изменил свои взгляды на береговую 
оборону. 
Я находился в передовом штабе генерала Шмальца из танковой дивизии "Герман 
Геринг", когда, к моему огромному облегчению, ко мне явился с докладом 
полковник 
Хайльман, командир 1-го парашютно-десантного полка, который я в глубине души 
уже 
списал со счетов. Парашютисты высадились перед британскими войсками, не вступив 
при 
этом в контакт с германскими частями ни на одном из флангов. В ходе боя они 
были 
окружены наступающими частями Монтгомери, но, к счастью, все же сумели 
прорваться 
к своим. Идея выброски десанта с воздуха в тылу британских войск была расценена 
как 
чрезмерно рискованная, поскольку тактический принцип, гласящий, что нельзя 
допускать 
слишком большого численного превосходства со стороны противника, сохранял свою 
актуальность даже для парашютистов. В то же время случайная высадка нашего 
воздушного десанта в нашем собственном тылу совершенно неожиданно позволила нам 

добиться успеха: когда вскоре там же высадились британские парашютисты, нам 
удалось 
их уничтожить. Этот наш весьма ограниченный успех в значительной степени 
расстроил 
план наступления Монтгомери. [252] В целом я был удовлетворен. Хубе был, что 
называется, человеком на своем месте. Ему помогал его блестящий начальник штаба 
фон 
Бонин. Меня, однако, беспокоила медлительность Верховного командования вермахта,
 
которое все еще удерживало отдельные части 29-й панцер-гренадерской дивизии в 
Калабрии и слишком поздно ввело в действие в той же Калабрии 26-ю панцер-
гренадерскую дивизию. 
Хотя, как и на ранних фазах войны в Средиземноморье, руководство операциями 
формально находилось в руках итальянцев, на практике оно осуществлялось 
командованием 14-го танкового корпуса и командующим Южным фронтом. Наши 
совместные усилия, направленные на то, чтобы внешне все выглядело пристойно и 
взаимное уважение союзников друг к другу было сохранено, привели к тому, что на 

описываемом этапе нам удалось избежать личных раздоров с итальянцами. Что 
касается