подход импонировал ему, потому что держал выбор открытым, способствовал быстрым 
успехам без потерь, обещал выход Италии из войны, способствовал активизации 
американских военных усилий, обеспечивал русских хотя бы подобием второго 
фронта. На четвертый день конференции Черчилль мог сообщить своему военному 
кабинету, что Рузвельт решительно настроен на проведение очередной военной 
операции в Средиземноморье. Поддержка президентом операции «Раундап» отнюдь не 
ослабла. Но, заняв среднюю позицию, он не отдалялся от англичан, не шел 
наперекор Маршаллу и давал гарантии Эйзенхауэру в том, что твердо привержен 
главной задаче, десанту через пролив, и рассматривал операцию в Средиземноморье 
как этап на пути решения главной задачи.
 Через десять дней дебатов, порой горячих, начальники штабов сторон, в полной 
парадной форме, во время встречи с Рузвельтом и Черчиллем представили 
руководителям своих стран согласованный план действий. План состоял из перечня 
приоритетов. Как ни парадоксально, список начинали не операция в подбрюшье, не 
десант через пролив, но обеспечение безопасности морских коммуникаций в 
Атлантике. Призрак стратегии «приоритет Атлантики» все еще маячил на горизонте. 
Второй приоритет — помощь России. Третий — операции в Средиземноморье, в 
частности захват Сицилии. Далее шел десант через пролив и затем Тихоокеанский 
регион. Англичане ликовали — считали, что сумели навязать все пункты конвенции. 
Брук, разочарованный, что в плане не упоминалась Италия, утешался мыслью, что 
ходом событий это определится в качестве очередного шага, как высадка в Африке 
поставила в повестку дня захват Сицилии.
 Вопрос командования союзными силами разрешился довольно легко. Даже при том, 
что американские войска увязли в грязи в Тунисе, Эйзенхауэр произвел столь 
сильное впечатление на своих военных партнеров и политических лидеров 
способностью руководить и сплачивать союзные штабы, что не оставалось сомнений 
— он сохранит за собой верховное командование. Некоторых англичан, особенно 
Брука, беспокоила нехватка у американского генерала боевого опыта; беспокойство 
их, однако, было снято тем, что одним из заместителей Эйзенхауэра сделали 
генерала сэра Гаролда Александера, наделив его правом непосредственно 
командовать боевыми частями, а Артур У. Теддер и сэр Эндрю Каннингэм назначены 
соответственно командующими ВВС и ВМС. Маршалл добивался производства 
Эйзенхауэра в полнозвездные генералы, чтобы уравнять его в звании с британскими 
военачальниками, но Рузвельт сказал, что не стоит повышать Эйзенхауэра в звании,
 пока он не отличится в ходе реальных боевых действий и не изгонит немцев из 
Туниса. Вскоре президент уступил, и Эйзенхауэр получил свою четвертую звезду.
 Рузвельт надеялся, что избежит обсуждения политических проблем в Касабланке и 
сосредоточится на военных. Однако в ходе конференции над ним довлела весьма 
серьезная проблема — французская фракционность. В конце конференции президент 
выступил с доктриной, которая имела далеко идущие политические последствия.
 Призрак де Голля присутствовал на конференции с самого начала. Для многих 
участников французского подполья, партизан «Свободной Франции», он оставался 
гордостью, хотя и строптивой, а также символом французского Сопротивления. Он 
мог свободно взывать к возвышенным идеалам патриотизма и величия Франции, в то 
время как Жиро и другим французским деятелям в Африке приходилось идти на 
компромиссы с англо-американскими оккупантами, вишистами и превратностями 
военной обстановки. Эйзенхауэр, не имевший политического опыта и получавший 
противоречивые указания от Государственного департамента, предоставил офис 
Марселю Пейрутону, вишисту, противнику Лаваля. В США и Англии вновь зазвучали 
голоса протеста. Рузвельт называл Дарлана временной необходимостью, но теперь 
был избавлен от него убийцей. Однако либералы возмущались: почему он и Черчилль 
все еще заигрывают с коллаборационистами в войне против фашизма?
 Считаясь с этими протестами, хотя и делая вид, что они его не волнуют, 
Рузвельт видел очевидный выход из положения в организации встречи в Касабланке 
де Голля и Жиро, с тем чтобы они могли прийти к согласию о формировании 
временного руководства на период борьбы французов за освобождение страны, 
восстановление республики и — в качестве нового стимула — за руководство, 
выражающее интересы французского народа. Эйзенхауэру не составляло труда 
подготовить для этого «жениха» Жиро, однако «невеста» в Лондоне оставалась 
неприступной и надменной. У де Голля на это были основания: он презирал 
Пейрутона и всю свору вишистов и пораженцев. Кроме того, хотел, чтобы символ 
власти и славы Франции не был замаран соглашением о прекращении огня и связями 
с вишистским режимом, чтобы этот символ мог защищать интересы Франции как от 
врагов, так и от союзников до полного освобождения страны. Он действительно 
стремился — и просил об этом — встретиться отдельно с Жиро, но идею 
вынужденного визита в англо-американский лагерь для общения с другими 
французами считал глубоко оскорбительной.
 Но Рузвельт и Черчилль в равной мере были полны решимости заставить де Голля 
приехать в Касабланку. Черчилль просил Идена в Лондоне передать генералу, что, 
если он не приедет, президент и премьер будут вести дело без него и 
игнорировать его движение. Де Голль приехал против своей воли, но сохранял 
строптивость. В переговорах с Черчиллем и Жиро оставался крайне неуступчивым; 
не собирался иметь дело с Жиро, пока в Алжире находились представители 
вишистского режима. Генерал требовал высшего политического контроля, в то время 
как Жиро, будучи вторым лицом в руководстве, мог бы командовать возрожденной 
французской армией. Американцы столь не доверяли де Голлю, что Майк Рейли и 
другие агенты службы безопасности стояли с оружием в руках за дверями комнаты 
Рузвельта, пока французский генерал выступал со своими гневными тирадами. Тем 
не менее никакого соглашения не достигли.
 Теперь этот долговязый субъект вызывал негодование у Рузвельта и Черчилля.