цельная картина. Она была такова. Встреча Гитлера с Шушнигом 12 февраля на 
Оберзальцберге настолько ободрила национал-социалистов в Австрии, что они стали 
еще энергичнее добиваться выполнения своих требований. Назначенным плебисцитом 
Шушниг хотел доказать, что большинство австрийского народа стоит на его стороне,
 а не на стороне Гитлера. Однако это народное «голосование», как я узнал, 
должно было пройти в форме народного «опроса». Оказывается, Зейсс-Инкварт, уже 
ставший в Вене министром внутренних дел, указал на то, что конституция Австрии 
народного «опроса» в такой форме, в какой его хотел провести Шушниг, не 
предусматривает. Федеральный канцлер не дал сбить себя с толку и известил о 
своем намерении Италию, Англию и Францию, а Берлин поставить в известность не 
счел нужным. Гитлеру пришлось узнать об этой новости из прессы и из сообщений 
радио. Он сразу же вызвал к себе эмиссара Клаузнера, руководителя австрийских 
национал-социалистов, и тот 9 марта рассказал ему подробности. Сначала фюрер 
дошедшим до него из Вены сообщениям верить не хотел, но теперь отреагировал 
молниеносно. Он почувствовал себя спровоцированным Шушнигом, увидел в его 
действиях нарушение Берхтесгаденского соглашения и приказал готовить вступление 
германских войск в Австрию. Вот что мне рассказали в Имперской канцелярии.
 Результатом всего этого явилась порядочная неразбериха, ибо и политики, и 
солдаты были совершенно не подготовлены и оказались перед задачей, для решения 
которой обычно потребовалось бы гораздо больше времени. Гитлер вновь принял 
решение не после долгих размышлений, а сразу, ибо причиной этого быстрого 
решения послужили события в Австрии. Для поддержки он вызвал Геринга. 
Риббентроп в это время делал прощальные визиты в Лондоне – дополнительный 
признак того, что инцидент с Австрией на повестке дня не стоял и вовсе не 
служил (как тогда утверждалось) цели отвлечь внимание от дела Фрича.
 Войдя вечером И марта в Имперскую канцелярию, я увидел Геринга активно 
действующим. Будучи полностью «хозяином положения», он чувствовал себя в своей 
стихии. Я оказался здесь как раз в тот момент, когда Шушниг заявил о своем 
уходе в отставку и ожидалось назначение Зейсс-Инкварта на пост федерального 
канцлера. Геринг непрерывно говорил с Веной по телефону, большинство этих его 
телефонных переговоров проходило в более или менее большой аудитории. Среди 
присутствующих я видел Нейрата, Бормана, Гиммлера, Геббельса, Кейтеля, Папена и 
Браухича.
 Я смог понять, что австрийский федеральный президент Миклас все еще медлит с 
назначением Зейсс-Инкварта. Поэтому обсуждался вопрос, следует ли вермахту 
вступить в Австрию или же нет. Но поскольку приказ войскам необходимо было 
(чтобы завтра все прошло как положено) отдать до 19.30, Геринг настаивал на том,
 чтобы Зейсс-Инкварт продолжал выполнять свои обязанности и прислал в Берлин 
телеграмму с просьбой к германскому правительству направить в Австрию войска с 
целью избежать кровопролития. Таким образом, Зейсс-Инкварт оказался вынужденным 
по настоянию Геринга по телефону запросить введения германских войск. А вскоре 
Миклас объявил о его назначении федеральным канцлером. Но было слишком поздно. 
Приказ уже поступил в войска. Акция началась. Люфтваффе было приказано 
загрузить свои бомбардировщики пропагандистскими материалами, листовками и 
флагами со свастикой, которые следовало на другой день разбрасывать над 
Австрией. Незадолго до того Шушниг в своем последнем обращении по радио к 
народу дал приказ австрийским войскам при возможном вступлении в страну 
вермахта отходить без сопротивления. Итак, стало ясно: завтрашнее вступление в 
Австрию сможет произойти в форме мирного занятия ее территории. Я никогда не 
сомневался, что именно так оно и будет.
 Еще до своего отъезда на лечение я слышал, что наша адъютантура должна 
увеличиться на одного офицера. От кого исходило это требование, не знаю. Но 
предполагаю, в этом было заинтересовано ОКВ. Хотя Шмундт и был офицером 
сухопутных войск, Гитлер считал его человеком ОКВ. Однако сухопутные войска 
желали, как во времена Хоссбаха, иметь прямой доступ к Гитлеру без посредства 
ОКВ. Фюрер с этим согласился, но потребовал, чтобы это ни в коем случае не был 
офицер генерального штаба. Как я потом слышал, Шмундт тоже приветствовал 
усиление адъютантуры офицером сухопутных войск, так как это означало для него 
лично уменьшение нагрузки. Но в подборе кандидатуры он не участвовал и нового 
офицера не знал. Я же познакомился с ним впервые в тот бурный вечер. Это был 
32-летний капитан Герхард Энгель из 27-го пехотного полка в Ростоке. Теперь нас,
 адъютантов, было четверо, по одному от каждой составной части вермахта, а 
также Шмундт в качестве старшего, так сказать, «Primus inter pares»{104}. В 
течение следующих пяти лет мы работали вместе дружески и без помех в качестве 
адъютантов нового Верховного главнокомандующего вермахта. Теперь мы стали 
военными адъютантами Гитлера, а не, как прежде, так называемыми «офицерами 
связи» фюрера с нашими видами вооруженных сил. Для меня ничего нового в этом не 
было. Личная адъютантура Гитлера одновременно была усилена и еще двумя молодыми 
фюрерами СС – Вюнше и Вальсом, которые выполняли обязанности 
офицеров-ординарцев.
 В субботу, 12 марта 1938 г., в 8 часов утра Гитлер вылетел с берлинского 
аэродрома Темпельхоф в Мюнхен-Обервизенталь. Три «Ю-52» предназначались для 
многочисленных сопровождающих. Большинство из них не знали ни о цели полета, ни 
о его местоназначении. Мы приземлились в Мюнхене около 10 часов, нельзя было не 
считаться с тем, что все это может оказаться акцией военного характера. В 
самолете Гитлера вместе с ним впервые летел Кейтель. По прибытии офицер 
командования Мюнхенского военного округа прямо на аэродроме доложил фюреру 
обстановку. Затем, мы пересели на знакомые нам по прошлогодним маневрам 
трехосные серые автомашины, и колонна устремилась вперед. Двигаясь с большой 
скоростью в открытых машинах при ледяной стуже, мы около 12 часов дня прибыли в