заключенный между Германией и СССР 23 августа 1939 г., так называемый пакт 
Молотова-Риббентропа, одновременно с которым в ночь с 23 на 24 августа в Москве 
был подписан и секретный дополнительный протокол.], текст которого был успешно 
согласован с Советами. Мы поняли, что Гитлер сделал еще один из своих умных 
политических шагов, благодаря которому он и на этот раз выиграл дело миром, как 
это ему удавалось и раньше.

Тем не менее, как только Гитлер закончил свою речь, я подошел к адмиралу 
Шнивинду, начальнику штаба главного командования флота, и в разговоре с ним 
понял, что он разделяет мои сомнения в правильности оценки Гитлером британского 
правительства и готовности последнего скорее пойти на переговоры о Польше, чем 
начать войну. Затем я подошел к Гитлеру, чтобы предостеречь его, но он снова 
заверил меня, что держит ситуацию под надежным контролем, а вопрос будет решен 
путем переговоров, но не войны.

Различные шаги, которые в последующие несколько дней были предприняты 
внешнеполитическим ведомством, похоже, подтверждали это. Гитлер, как он сделал 
это и во время кризиса 1938 года, вел все переговоры сам. Еще храня надежду на 
то, что назревший конфликт будет урегулирован, мы даже не привели весь флот в 
состояние боевой готовности, тогда как другие виды вооруженных сил были 
поставлены под ружье. Приказ Гитлера от 26 августа о приостановке выступления 
наших войск (которое уже началось), казалось, стал еще одним подтверждением 
прозорливости его оценок.

Поэтому 3 сентября грянуло для нас разрывом бомбы. Когда в тот день в 
рейхсканцелярии Гитлер сообщил мне, что Англия и Франция в соответствии с их 
обещанием Польше объявили войну Германии, это явно стало самой неприятной для 
него неожиданностью. Он был смущен необходимостью признаться в неправильности 
своих оценок, когда вынужден был сказать мне: «Я не смог избежать войны с 
Англией».

Естественно, с тех пор я часто задавал себе вопрос, как я мог не видеть того, к 
чему идет дело. Когда стали ясны намерения Гитлера устранить территориальные 
потери Версальского договора, возможность возникновения того или иного 
вооруженного конфликта нельзя было игнорировать. Совершенно точно зная, что 
нашему небольшому флоту не под силу бросать вызов на морях флоту Великобритании,
 я использовал каждую возможность, чтобы побудить Гитлера избегать самой 
возможности возникновения такого конфликта. Моим долгом было определение 
направления, в котором должен был развиваться флот, принимая во внимание 
относительные преимущества и недостатки краткосрочных программ по сравнению с 
долгосрочными планами. Вооруженные силы страны и их оснащение всегда должны 
быть в соответствии с внешней политикой страны. Я думал, что, влияя на Гитлера, 
я смогу достичь соответствия внешней политики страны и ее военно-морских сил. В 
сущности, я считаю, что лично Гитлер никогда не жаждал войны с Англией, но, тем 
не менее, вопреки неоднократным его заверениям, та политика, которой он 
следовал, неизбежно должна была привести к войне.

Этот самообман Гитлера и вытекающая из него политика имели трагические 
последствия для военно-морского флота. Его решение о принятии долгосрочной 
программы развития флота совершенно не соответствовало сложившейся политической 
ситуации. Насколько реально было радикальное изменение направления развития 
флота, судить не представляется возможным вплоть до изучения всех 
документальных материалов. Пока Гитлер придерживался зафиксированных в 
соглашениях договоренностей, у нас оставалось некоторое пространство для 
маневра, поскольку рамки этих соглашений устанавливали лишь границы роста 
нашего флота. Руководствуясь заверениями Гитлера, флот стал реализовывать 
долгосрочную программу своего развития, и все мощности наших верфей и 
промышленности вооружений были задействованы для создания пропорционального 
флота из тяжелых и легких надводных кораблей и подводных лодок.

Если бы Гитлер когда-либо допустил возможность раннего начала войны с Англией, 
то план «Z» никогда бы не был принят, а вся программа развития флота была бы 
переориентирована на строительство возможно большего числа подводных лодок за 
возможно более краткий срок. Курс, который избрала для себя внешняя политика 
Гитлера, совершенно противоречил всем его заверениям, данным мне, и являл собой 
полное пренебрежение всеми предупреждениями, которые я делал ему. Этот курс 
имел самые печальные последствия для судьбы флота и всей Германии.

Вплоть до совещания у Гитлера 22 августа 1939 года у флота не было никаких 
реальных оснований беспокоиться о перспективе иметь Англию в качестве 
противника. Даже оперативные проработки, сделанные по результатам указаний 
Гитлера, были сконцентрированы вокруг войны с Польшей и носили кодовое название 
«Вариант «Белый». Включение в состав этих проработок Англии, а также расширение 
плана «Z» представляло собой всего лишь побочный вывод, один из вариантов, 
вытекающий из эволюции польской ситуации. И при его проработке мы все – адмирал 
Бём, командующий флотом, и капитан 1-го ранга Дёниц, командующий подводными 
силами, и я – сходились в едином мнении, что германский флот вряд ли сможет 
добиться успеха в открытой, грудь на грудь, войне с могучим британским флотом. 
Мы все понимали, что успеха можно ждать лишь в войне против британских морских 
коммуникаций. И я сказал обоим своим советникам, что не уставал говорить