Я с трудом удержался от того, чтобы не возразить ему. Ведь моя девушка ждала 
меня здесь, в военном городке.

Между тем Фред продолжал:

– Почему бы тебе не провести этот вечер с нами? Мы намерены организовать 
большую пирушку в ателье фотографа. Будут девочки, шампанское, оркестр и многое 
другое. Девушка Бёрка празднует свой день рождения, приглашает всех к себе.

То ли я услышал?

– Фред, а что за девушка организует вечеринку?

– О-ла-ла, у тебя нет никаких шансов. Это Вера, фотограф. Они с Бёрком 
неразлучны.

Это был крах моих лучших ожиданий. Я наполнил свой стакан шампанским Фреда и 
залил вином горечь утраты. Фреду сказал, что уже договорился о другом свидании. 
Когда он вышел, я закурил сигарету и попытался развеять невесёлое настроение. В 
конце концов, я не мог ничего требовать от Веры. За хорошенькой девушкой в 
порту ухаживали многие из тех мужчин, которым посчастливилось оставаться на 
берегу. Видимо, Вера и не ждала моего возвращения. Продолжительность жизни 
подводника, участвовавшего в боевых операциях, исчислялась шестью-семью 
месяцами, не больше.

Вместо посещения Веры мы с Риделем и Фридрихом отпраздновали возвращение в 
ресторане «Повидайся с комендантом», который мог предложить голодному моряку 
всё, что он хочет.

Предполагалось, что во время ремонта наша подлодка будет модернизирована. На 
«У-230» должны были установить две двуствольные и одну четырехствольную зенитки,
 что давно ожидалось. Огневая мощь восьми стволов, несомненно, заставила бы 
пилота неприятельского самолёта дважды подумать, прежде чем приблизиться к 
подлодке для бомбардировки. Должны были также установить новый радиолокационный 
приёмник, именовавшийся «буг», вместо устаревшего «метокса». Мне сказали, что 
«буг» сможет пеленговать радиоволны в сантиметровом диапазоне. Если так, то он 
мог бы заблаговременно предупредить нас о готовившихся атаках, особенно ночью. 
Ведь наш отказ от «метокса» заставлял противника совершенствовать средства 
обнаружения подлодок. Кроме того, нами были взяты на вооружение торпеды новой 
конструкции. Эти и другие виды нового оружия обещали нам возвращение 
благоприятных тенденций в подводной войне.

Однако время уже было упущено. В июле мы потеряли 37 подлодок. Десять из 17, 
пытавшихся пересечь Бискайский залив во вторую половину этого месяца, больше не 
вернулись на базу. В августе было уничтожено ещё 16 подлодок. За четыре месяца 
союзники потопили более 100 подлодок – почти 60 процентов всего оперативного 
подводного флота. Как следствие, наша способность уничтожать корабли противника 
снизилась от рекордного тоннажа в миллион регистровых брутто-тонн в марте до 96 
тысяч тонн в августе. Многие мои друзья и знакомые исчезли навсегда. В 
офицерской столовой пустовали места. Ни прежнего смеха, ни веселья. Мы, кого 
пока пощадила судьба, имели достаточно оснований предполагать, что скоро сами 
исчезнем в глубинах океана.

Портовые будни быстро вытеснили уныние и стресс. Команда отдавалась делам, 
связанным с подлодкой, и любовным утехам с одинаковым рвением. Капитан отбыл 
для доклада Деницу и прохождения курсов повышения квалификации с тем, чтобы 
получить информацию о военной ситуации. Нашего доктора списали с подлодки и 
отправили в австрийские Альпы восстанавливать силы после чуть ли не рокового 
для него похода. Штаб оставил наконец идею укомплектования подлодок врачами. 
Большинство врачей, которые оказались пригодны для работы в подводном флоте, 
погибли вместе с подлодками, а в медицинской помощи теперь нуждались повсюду.

Из предстоящего оснащения подлодки торпедами новой конструкции следовало, что я 
должен был пройти краткий курс обучения новой технике в Готенхафене на Балтике. 
Неожиданное распоряжение обрадовало меня. Но перед отъездом я нашёл время зайти 
к своему портному. При виде меня он удивился, поскольку наши проблемы не были 
секретом для французов. Костюм висел на вешалке. Он был сшит идеально. Чтобы 
пополнить свой гардероб, я приобрёл габардиновое пальто, шёлковые сорочки и 
модные спортивные ботинки. Шёл четвёртый год войны, но французы тем не менее 
ухитрялись доставать любые товары за сходную цену. Я мог позволить себе 
заплатить: в море ведь не было ни девиц, ни баров, ни пирушек.

Через пять дней после возвращения «У-230» из похода я ехал в поезде, в Париж. В 
моём саквояже из свиной кожи лежал аккуратно сложенный гражданский костюм. По 
прибытии я остановился в знакомом отеле близ Ван-домской площади и переоделся в 
гражданское. Впервые за четыре года я на время расстался с формой военного 
моряка.

Теперь Париж лежал у моих ног. Город пульсировал именно той жизнью, какой я её