гребни, задерживалась наверху, срывалась вниз и зарывалась в подошвы волн. Эти 
часы рискованного пребывания на мостике дарили нам прекрасные мгновения. Когда 
лодка поднималась на гигантскую волну, мы видели с альпийской высоты глубокие 
ямы, оказывающиеся в 50-60 метрах ниже. Когда же лодка срывалась вниз, нам 
казалось, что верхушки волн смыкаются, закрывая небо. Водяные валы, вздымаясь 
на семидесятиметровую высоту и накрывая нас на мостике, заставляли на долгие 
секунды задерживать дыхание и придавливали к мостику. К 9.00 высота волн 
настолько выросла, что в таких условиях стало бессмысленно искать конвой. 
Приказ капитана на погружение был встречен командой с удовлетворением. Вскоре 
мы опустились на глубину 140 метров, ощущая даже там лёгкое покачивание от 
бесновавшегося на поверхности шторма.

Около полудня, когда я дремал в своей койке, прозвучал голос, как будто из 
потустороннего мира:

– Шум винтов по пеленгу 3-5.

Акустик произнёс это шёпотом.

Шум, должно быть, исходил от транспортов конвоя или эсминцев. Зигман приказал 
стармеху поднять лодку на перископную глубину. Снова я натянул на себя 
водонепроницаемый костюм и застегнул его до подбородка. Как только «У-230» 
поднялась на глубину 60 метров, огромная волна вынесла её из воды, как 
теннисный мячик. Секундами позже мы с командиром выскочили на мостик. Озираясь 
кругом, пока цепляли за ограждение стальные пояса, мы уставились друг на друга 
в изумлении. Подлодка всплыла прямо в середине конвоя!

Не более чем в 400 метрах к востоку под ураганным ветром боролся за выживание 
повреждённый транспорт. Несколько ближе другой транспорт, у которого был разбит 
мостик, беспомощно барахтался в воде. Ещё шесть судов, поднявшихся на гребнях 
продольных горообразных волн, обнажили свои медленно поворачивавшиеся винты. 
Они выстроились в линию, став удобными мишенями для наших торпед. Повсюду 
вокруг нас двигались транспорты, большей частью повреждённые. Гигантские волны 
безжалостно колотили их по корпусам и надстройкам, ломали поручни как солому, 
срывали со шлюпбалок спасательные шлюпки, деформировали дымовые трубы, гнули 
мачты и стрелы кранов, пробивали пробоины в корпусах, срывали крышки грузовых 
люков, разбрасывали грузы по палубам и швыряли за борт. Одна за другой волны 
били по рулям транспортов, деформируя их баллеры и перья. Чтобы потопить их, не 
требовалось никаких торпед.

Армада судов, которая тащилась по штормовому морю на восток, была не способна 
контролировать свой курс. Наша подлодка, находившаяся в окружении транспортов с 
боевым вооружением на борту и в пределах досягаемости артиллерии эсминца, сама 
столь неистово плясала на волнах, что могла не опасаться атаки противника. Я 
представил себе впечатление, которое произвело на экипажи транспортов наше 
появление. Их ужасала перспектива безнаказанного торпедирования нами 
транспортов одного за другим, в то время как они были не способны защищаться 
или избежать гибели. Мысль об этом вызывала ликование в моей душе. Однако 
«У-230» также не могла атаковать конвой, поскольку торпеды, выпущенные в 
бушующем море, не попали бы в цель. Мы могли сделать только одно: нырнуть под 
воду и укрыться от шторма в безопасной глубине.

Через 20 часов радиограмма из штаба обязала все подлодки прервать атаки 
потрёпанного конвоя и доложить о своём местонахождении. Нам сообщили также, что 
другие лодки потопили шесть транспортов из той же армады. Двенадцать подлодок 
беспрерывно атаковали её днём и ночью, пока погода не заставила прекратить 
операции.

«У-230» подала свой голос в эфире, сообщив: «Потоплены три транспорта тоннажем 
в 16 тысяч тонн. Ждём новых указаний».

Однако три наши подлодки не смогли связаться со штабом. За успех мы заплатили 
высокую цену – потерей «У-187», «У-609» и «У-624».

Остаток февраля мы продолжали патрулировать свой район охоты в условиях не 
прекращавшегося шторма. Потери союзников за этот месяц составили 60 кораблей 
тоннажем более чем 350 тысяч регистровых брутто-тонн, немного больше, чем в 
феврале прошлого года. 1943 год обещал нам более удачную охоту, чем прежде. 
Беспокоила только малочисленность конвоев по сравнению с ростом наших амбиций.

На смену охоте за конвоями и атаками пришла рутина. Она была способна свести с 
ума. Наше небольшое судёнышко беспрерывно качало, болтало из стороны в сторону 
и трясло. Дождём сыпались кухонная утварь, запчасти, инструменты и консервы. 
Фарфоровые чашки и блюдца тряслись на плитах палубы или на днище. Моряки, 
загнанные скопом в переваливавшийся душный стальной цилиндр, стоически 
переносили качку и монотонное существование. Бывало, что кто-нибудь терял 
выдержку, но в целом команда сохраняла высокий боевой дух. Подводники были 
похожи друг на друга внешне, от них одинаково несло вонью, они произносили одни 
и те же слова и ругательства. Мы научились держаться друг за друга в стальной 
скорлупе не хуже, чем в железнодорожном вагоне, и проявляли терпимость друг к