Потянулись дни прозябания в жаре и голоде. Я совершал бесчисленные прогулки по 
огороженной территории лагеря в поисках лазейки для побега. Часами лежал в тени 
отхожих мест, наблюдая за распорядком дня и поведением охраны лагеря. По ночам, 
когда спадала жара, я ползал вдоль ограждения, уклоняясь от света прожекторов, 
пытался перебраться через ограждение в другие лагерные зоны – всё напрасно. За 
две недели в Ла-Флеше щеки у меня впали и выпирали ребра. Я презирал тех, кто 
смирился с лагерной жизнью, и даже тех, кого выносили из лагеря мёртвыми. Голод 
был сильнее, чем дружба и проповедь утешения, он был хуже, чем смертельная 
болезнь. Беспощадный торг среди пленных был столь же распространён, как и 
смерть. За еду выменивали кольца, часы, одежду и даже золотые коронки на зубах. 
Продовольственные пайки выменивались за подмокшие окурки сигарет. В лагере были 
осведомители, воры, религиозные и политические фанатики, сумасшедшие и трусы. И 
лишь очень немногие заключённые готовы были бежать на свободу.

Лишь на третью неделю своего прозябания в лагере я придумал способ своего 
спасения. Мой план побега был так прост, что не мог не увенчаться успехом. 
Каждый день большая группа узников из бывших унтер-офицеров приходила к нашим, 
отхожим местам, чтобы забрать высокие металлические бочки, наполненные 
испражнениями, и унести их в северный конец лагеря для опорожнения в ямы. Я и 
Фред должны были незаметно присоединиться к этой группе, выйти с неприятной 
ношей из лагеря и больше не возвращаться туда.

Наша первая попытка побега на следующее утро не удалась. В момент, когда мы 
вышли из своей зоны и присоединились к колонне кашляющих узников, 
военнопленный-австриец опознал в нас офицеров и привлёк внимание охраны. К 
счастью, нам удалось отговорить её от намерения посадить нас на два месяца в 
одиночные камеры. После этого я быстро усовершенствовал свой план. В тот же 
вечер, когда обитатели лагеря уснули, я пробрался из нашего барака к забору, 
отделявшему офицерскую зону от соседней унтер-офицерской. Перебравшись через 
забор к соседям, укрылся в одной из уборных. Чуть позже моему примеру 
последовал Фред.

С рассветом лагерь ожил. Последовали два часа тягостного ожидания. Затем 
прибыла рабочая команда. Мы с Фредом взяли металлическую бочку, смешались с 
другими узниками и вышли из унтер-офицерской зоны неопознанными. С бьющимися от 
волнения сердцами подошли к ямам и спрятались за большую бочку. Пока охранники 
беззаботно болтали, мы уползли подальше в заросли высокой травы. Добравшись до 
опушки ближайшего леса, углублялись в него дальше, пока не почувствовали себя в 
безопасности. Отсюда мы поспешили на запад, пробираясь через густые заросли 
кустов, мелкие речушки и тропы.

Через три часа мы свалились от изнурения в чаще леса. Лесные ягоды позволили 
ослабить голод и утолить жажду. Ночью мы вышли на дорогу, уходившую на восток к 
Ле-Ману. Несколько часов тащились по шоссе, прыгая в кювет всякий раз, когда 
проезжали легковые машины или грузовики, и затем снова пускались в утомительный 
путь. Наши чулки совершенно стёрлись, пятки покрыли волдыри. Мы блуждали три 
ночи, обходя французские блокпосты и фермеров, направлявшихся в город. Нас 
постоянно преследовал страх. Брели, объятые тревогой и беспокойством, но с 
непоколебимым желанием вырваться на свободу, поддерживая себя пищей, которую 
добывали в фермерских садах или в отбросах. Днём спали, прижавшись друг к другу,
 в лесу или в водосточных трубах. Когда наконец к завершению третьей ночи 
пришли в Ле-Ман, то привели в порядок одежду, побрились в парке и, голодные, 
направились в центр города. Найдя вокзал, мы выяснили, что поезд на Париж 
придёт не раньше полуночи. Пришлось покинуть город и скрываться весь день в 
поле, заросшем резедой. По окончании сумерек мы пробрались на вокзал через 
сортировочную станцию поближе к пассажирской платформе.

В 01.07 прибыл поезд. Фред и я поспешили на платформу, чтобы затеряться в 
потоке пассажиров, садившихся в переполненный вагон. Когда поезд покинул Ле-Ман,
 мы присоединились к пассажирам, растянувшимся на полу и притворившимся спящими 
в надежде, что кондуктор не потребует у них билетов. Однако во время появления 
кондуктора, выкрикивавшего: «Ваши билеты, мадам и месье», Фред вскочил на ноги 
и побежал в конец поезда. Между тем кондуктор не побеспокоил меня и остальных. 
Я долго ждал возвращения Фреда, но так и не дождался.

Поезд прибыл на вокзал Монпарнас в Париже чудесным утром 1 сентября 1945 года. 
Я одиноко стоял среди обтекающей меня толпы пассажиров, высматривая Фреда. Его 
не было, а бесполезное ожидание стоило мне свободы. Дежурный по вокзалу 
попросил меня показать свой билет. Пока я сочинял историю с похищенным багажом, 
появились два жандарма, бросавшие на меня подозрительные взгляды. Я бросился 
бежать по улицам Парижа. Но мои натёртые после побега из лагеря ноги подвели. 
После непродолжительного преследования я был схвачен полицейскими и прохожими. 
Не желая, чтобы меня считали вором, я признался, что бежал из лагеря 
военнопленных. В результате меня раздели и посадили в глухую камеру.

Очень скоро в полицейском участке появился капрал. Он позволил мне надеть 
одежду, но не туфли. Затем повёл меня в наручниках по улицам Монпарнаса, 
подгоняя дулом револьвера. На метро мы добрались до Северного вокзала. Меня 
повезли поездом по солнечной сельской местности до Кормей-де-Паризи и, наконец, 
доставили пешком в мрачную крепость под названием форт Кормей.