на четыре дня, я выехал из Тронхейма и пустился в путешествие через покрытые 
снегом горы. 30 апреля после полудня поезд прибыл на вокзал Бергена. По памяти 
мне удалось разыскать компаунд. Когда пришёл в свою комнату, то почувствовал 
себя иностранцем в отеле.

Во вторник 1 мая в 08.30 я постучал в дверь кабинета штабного офицера:

– Разрешите доложить, явился по вашему приказанию, герр капитан,

– Ваше прибытие ожидали вчера, – сухо заметил Ро-зинг.

– Герр капитан, я старался прибыть как можно скорее.

– Ладно, не важно. Вашу подлодку не смогут отремонтировать к началу нашего 
наступления, а фронту необходим каждый опытный моряк. Вам придётся принять под 
командование другую подлодку, готовую к выходу в море. Она должна прибыть в 
ближайшее время из германского порта в Кристиансунн.

– Слушаюсь, герр капитан.

– Вам нужно проявить в борьбе с Англией волю и решимость. Адмирал Дениц 
приказал перевести все подлодки из Германии в Норвегию, мы продолжим войну на 
море отсюда. О капитуляции не может быть и речи. Мы выстоим и навяжем свои 
условия противнику.

Розинг вручил мне приказ явиться к командующему Двадцать седьмой флотилией и 
затем продолжил:

– Я хочу использовать вас также в качестве курьера. С вами будет послано 
несколько секретных документов, которые вы передадите на наши базы в Осло, 
Хортене и Кристиансунне. Полагаю, документы будут готовы в полдень.

Я был слишком взволнован, чтобы ответить. Воистину, безумию не было пределов. 
Щёлкнув каблуками, я повернулся и вышел из кабинета. Покинув Розинга, я от 
досады сжал зубы. Мой великолепный план бегства неожиданно оказался 
невыполнимым. Но затем я снова прибодрился. Новая подлодка, готовая к походу, 
даст мне более благоприятный шанс побыстрее добраться до Южной Америки. Решение 
бежать ещё более окрепло, как только я вспомнил о бессмысленных планах штаба 
вести войну на море до тех пор, пока последний подводник не ляжет на дно.

Влияние приказа Деница уже ощущалось. На базе и в порту развернулись последние 
приготовления с целью направить в роковой поход оставшиеся лодки. Механики и 
докеры работали так самоотверженно и напряжённо, будто от их усилий зависело 
спасение рейха. Между тем по компаунду распространились ошеломляющие вести. 
Последнее коммюнике верховного командования свидетельствовало о том, что битва 
за Берлин вступила в решающую фазу. Гитлер взял на себя командование войсками, 
защищавшими столицу.

В 19.00 я получил секретные документы, которых дожидался. К этому времени было 
уже поздно выезжать, поэтому я скромно поужинал в офицерской столовой и пошёл 
высыпаться перед поездкой в Кристиансунн.

Вытянувшись на постели, я включил радиоприёмник и стал ждать новостей. Наконец 
музыка прекратилась. Голос диктора, сначала дребезжащий, затем громкий и 
хриплый, прервал короткую паузу: «Внимание, прослушайте важное сообщение».

Мгновенно моя сонливость улетучилась. Я взглянул на часы. 21.30. По радио 
звучал музыкальный фрагмент из оперы Вагнера, предвещавший мрачную весть. Я 
полагал, что сообщат о падении Берлина и даже о том, что прекращение огня 
предотвратило бессмысленные жертвы. Но вот снова заговорил диктор низким и 
торжественным голосом: «Наш фюрер, Адольф Гитлер, сражавшийся до последнего 
дыхания, пал смертью храбрых за Германию в своей штаб-квартире в 
рейхсканцелярии. 30 апреля фюрер назначил гросс-адмирала Деница своим 
заместителем. Гросс-адмирал, преемник фюрера, обращается сейчас с речью к 
немецкому народу».

Это был завершающий акт трагедии. Конец нашим мучениям, конец войне и истории 
Германии. Самое невозможное событие свершилось. Смерть Гитлера могла привести 
лишь к окончательному поражению. Я с трудом различал голос Деница. Он говорил о 
том, что вооружённая борьба должна продолжаться ради спасения жизней миллионов 
беженцев, что немцы должны сражаться и защищать свои семьи. Его слова потонули 
в мелодии национального гимна.

Меня охватила беспредельная печаль. Вместе с десятью миллионами немцев я отдал 
всё, что у меня было, что я любил и лелеял. Ради своей страны и победы я 
пожертвовал домом и семьёй. Я слепо верил в общее дело, сражался, надеялся, 
страдал и ждал чуда в глубокой преданности национальной идее. И вот теперь всё 
кончилось. Наступил полный крах.

Удручённый, я потащился в офицерскую столовую. Там сидели командующий флотилией