– Новый импульс, курс 1-40, громкость усиливается! – доложил оператор радара по 
переговорной трубе.

– Проверить глубину эхолотом, докладывать постоянно, – скомандовал я с мостика 
в центральный пост.

– … 31… 32… 33…

Нет, эта глубина не годилась для погружения, а тем самым и спасения от мин.

– Сигналы радара усиливаются, – настойчиво предупреждал голос в переговорной 
трубе.

– … 37… 38… 40 метров.

– Импульсы, громкость четыре! – прокричал голос снизу. -

– Тревога!

Я подождал ещё несколько секунд, ожидая увидеть луч прожектора с атакующего 
самолёта, затем нырнул в рубочный люк. Подлодка взревела, двигаясь по дуге и 
погружаясь правым бортом под воду, но на мелководье погружение происходило 
слишком медленно. Как только я мысленно отметил этот факт – ведь раньше мне 
никогда не приходилось погружаться под воду так близко к берегу, – раздались 
взрывы. Один, два, три, четыре. Они разрывали толщу воды и каждый раз били в 
корпус лодки с левого борта, отшвыривая её дальше в сторону. Затем после 
мощного толчка лодка достигла дна на глубине 46 метров. Взрыва мин, которые 
могли быть здесь, не последовало. Вряд ли на таком расстоянии от порта они были 
вообще. Решил, что больше не буду следовать действовавшему приказу, 
запрещавшему погружаться под воду на глубине менее 80 метров.

В полночь «У-415» снова поднялась на поверхность в полном одиночестве, но и в 
ожидании появления британских самолётов. Я заметил время на светящемся 
циферблате своих часов, чтобы определить интервал между нашим погружением и 
всплытием. Через 30 минут, после того как мы прошли расстояние девять миль, три 
настойчивых импульса радиолокатора заставили нас снова уйти под воду. Подлодка 
опустилась на 55 метров, когда прогремели двенадцать взрывов, по четыре в 
каждой серии. Противник не экономил бомбы, он хотел добиться нашего уничтожения 
с гарантией.

Мы всплывали и погружались под воду снова и снова в бесконечной игре в 
кошки-мышки. К закату дня ушли под воду в восьмой раз, а число бомб, 
израсходованных на нас противником, достигло сорока.

«У-415» бесшумно двигалась под водой в направлении ко входу в пролив Ла-Манш. 
Вскоре наши акустические приборы засекли слабый шум гребных винтов и щелчков 
«асдика» далеко на западе. Группа охотников спешила в нашу сторону. Направление 
движения подлодки им указывала череда взрывов бомб, сброшенных самолётом. Я 
прилёг на свою койку. Глаза были закрыты, но мозг напряжённо работал. Шум 
винтов эсминцев вскоре можно было слышать и без наушников. Временами казалось, 
что охотники установили контакт со своей жертвой. Их радиолокационные буравчики 
беспрерывно сверлили стальной корпус лодки. Но время шло, каждый час мы 
продвигались по две мили курсом северо-северо-запад и далеко за полдень 
оторвались от эсминцев. Стремительно приближался момент, когда мы могли всплыть.
 И дерзнули пренебречь воздушной разведкой врага, хотя биение наших сердец 
достигло предела. Однако мы получили возможность глотнуть свежего воздуха и 
зарядить жизненно важные для нас аккумуляторные батареи.

В 22.15 «У-415» всплыла на поверхность в безоблачной ночи. Я вдохнул лёгкими 
холодный воздух. С запада дул свежий бриз. В наши лица летели хлопья пены. То, 
что за этим последовало, было повторением минувшей ночи. Когда громкость 
импульсов «асдика» стала невыносимой и в небе должен был вот-вот показаться 
самолёт, мы произвели срочное погружение. Подлодка прогибалась от взрывной 
волны, спотыкалась, кренилась, теряла управляемость, но затем выравнивалась, 
выпрямлялась и продолжала бесшумное движение, пока мы не всплывали вновь на 
поверхность, где ещё не рассеялись трассирующие следы самолётов и выхлопные 
газы кораблей противника. Мы играли в эту смертельно опасную игру всю ночь, 
пока полностью не зарядили батареи. С наступлением дня погружение избавило нас 
от изматывавшего нервы риска.

Пять дней и ночей «У-415» прорывалась сквозь разрывы бомб, на шестой мы прибыли 
в заданный район и вновь подверглись бомбардировке.

На третий день патрулирования в сетке квадрата БФ-15 акустик доложил почти 
шёпотом:

– Шумовая полоса прямо по левому борту.

Это было как раз то, что я хотел услышать, – глухое ритмичное биение поршневых 
двигателей транспортов. Часы показывали 09.15.