неправильными. На сессии Муссолини был свергнут, а вместе с ним и фашистский 
режим. Точно так же, как Гитлер в 1945 году был потрясен направленным против 
него мятежом его друзей по партии, так и дуче был буквально парализован 
предательством его самых верных сторонников, которым он доверял больше, чем 
кому бы то ни было. Возможно, его падение или по крайней мере его арест удалось 
бы предотвратить, если бы он собрал вокруг себя верные ему военные части, в том 
числе германские. Но его гордость и самоуверенность оказались его худшими 
врагами.

Когда 25 июля я узнал, что Муссолини арестован (это было поздно вечером), я тут 
же попросил аудиенции у короля. После долгих колебаний мне сообщили, что его 
величество не сможет принять меня в тот же вечер, но пообещали мне аудиенцию на 
следующий день. Прежде чем отправиться к королю, я повидался с Бадольо, который 
в ответ на все мои вопросы лишь сообщил мне о том, что я и так уже знал из 
королевского воззвания.

Суть его рассказа сводилась к тому, что новое правительство будет полностью 
соблюдать свои обязательства по договору о союзе и что дуче для его же 
собственной безопасности содержат под домашним арестом. Бадольо 
продемонстрировал мне письмо Муссолини, в котором тот признавал новый режим, но 
он не мог сказать мне, где находился дуче – по его словам, это знал только 
король. Он попросил меня не создавать на его пути никаких политических 
трудностей. Это заставило меня напомнить, что я несу личную ответственность 
перед Муссолини и потому мой интерес по поводу его местонахождения вполне 
закономерен, не говоря уже о том, что Гитлер еще больше, чем я, обеспокоен 
судьбой своего друга.

У меня сложилось впечатление, что мой собеседник был по отношению ко мне 
холоден, скрытен и неискренен.

Позднее мне пришлось столкнуться с тем, что граф Монтесемоло, имевший звание 
полковника и служивший у Бадольо адъютантом, оказался руководителем 
партизанского движения, действовавшего против Германии.

Моя аудиенция в королевском дворце длилась почти час и проходила в атмосфере 
удивительного дружелюбия. Его величество заверил меня, что в смысле ведения 
войны никаких изменений не будет; наоборот, сотрудничество между союзниками 
упрочится. Король сказал мне, что ему пришлось сместить Муссолини, потому что 
на этом настаивал Высший фашистский совет, а также по той причине, что 
Муссолини утратил симпатии общественности. Его величество заявил, что пошел на 
этот шаг с большой неохотой. Он сказал, что не знает, где находится Муссолини, 
но заверил меня, что считает себя лично ответственным за его благополучие и за 
то, чтобы с ним обращались соответствующим образом. По словам короля, о том, 
где находится дуче, знал только Бадольо (!). Его величество заявил, что глубоко 
восхищается фюрером и завидует его непререкаемому авторитету, который не идет 
ни в какое сравнение с его собственным.

Во время этой встречи у меня также сложилось впечатление, что под маской 
преувеличенного дружелюбия скрывались холодность и неискренность.

Король и Бадольо рассказали примерно ту же историю нашему поверенному в делах, 
доктору Рану, который в тот момент замещал посла фон Макензена и позднее сменил 
его на этом посту. Они заверили его в своей лояльности в качестве союзников, а 
также в том, что Италия безусловно продолжит свое участие в войне. Ран, 
приведенный этой новостью в восторг, сообщил о ней мне. Служивший в моем штабе 
итальянский офицер связи, капитан Руска, передал мне также, что со мной хотел 
бы чаще встречаться кронпринц. Правда, это свое желание он осуществил 
один-единственный раз.


Первая реакция Гитлера

Свержение и арест Муссолини отравили отношения между высшими чиновниками 
германского и итальянского внешнеполитических ведомств. Гитлер увидел в этом 
столь внезапном повороте событий не обычный правительственный кризис, а 
решительный отход Италии от прежней политики с целью как можно более быстрого 
выхода из войны на выгодных для нее условиях, даже если бы это означало 
принесение в жертву ее союзника – Германии. Недоверие фюрера, которое до этого 
момента было направлено только против королевской семьи и ее сторонников, 
теперь усилилось до предела и распространилось на всех итальянских 
государственных деятелей и военных лидеров. Промахи и пассивность итальянской 
стороны в ведении боевых действий, имевшие место в прошлом, теперь 
расценивались как саботаж и даже предательство со стороны итальянского 
Верховного командования. Подготовка итальянцами позиций в Альпах теперь была 
квалифицирована как свидетельство их намерения повернуть оружие против немцев. 
Чувствуя себя преданным, фюрер был полон решимости защищаться.

В качестве первого шага, по мнению Гитлера, следовало «разделаться» с 
королевской семьей и Бадольо – сделать это было бы нетрудно. К счастью, фюрер 
отказался от этой идеи, возникшей у него в момент первоначальной вспышки гнева.