пешие переходы, чтобы неподалеку от Клостер-театра в очередной раз изучить 
объявления об имеющихся вакансиях. И все же мы с радостью терпели все это ради 
воскресных экскурсий в Марк. Я, уроженец Южной Германии, научился любить его 
озера, его леса и его жителей. Утренние и вечерние поездки в битком набитых 
поездах были частью развлечения. Подобное беззаботное времяпрепровождение 
позволяло мне как следует проветриться и на время отвлечься от служебных 
проблем.

В профессиональном отношении годы работы в Берлине были для меня прекрасной 
школой. Что могло заменить часто проводившиеся в моем кабинете дискуссии в 
присутствии генерал-лейтенанта фон Зекта, который так хорошо умел слушать, а 
затем подводить удивительно краткий и точный итог услышанному? Он был образцом 
офицера Генерального штаба и настоящим лидером, способным вести людей за собой! 
А блестящие лекции генерала фон Шлейхера, благодаря которым я получил столь 
глубокое понимание тогдашней политической ситуации? Жаль, что во время 
политического кризиса 1932 года он не имел возможности оказывать закулисное 
влияние на обстановку, а оказался на переднем крае событий. И разумеется, нигде 
больше я не смог бы в мельчайших деталях изучить проблемы всех видов 
вооруженных сил и родов войск, научиться понимать их взаимосвязь, сильные и 
слабые стороны и благодаря этому помочь строительству рейхсвера. Специалисты из 
военно-морских сил и авиации расширили мой кругозор и привели меня к пониманию 
и поддержке идеи о слиянии сухопутных сил и флота в рамках единого вермахта.

В 1924-1925 годах в сотрудничестве с майором Преу из управления по организации 
сухопутных сил я написал первый меморандум по вопросу о формировании 
Генерального штаба вермахта. При этом мне очень пригодились мои предыдущие 
контакты с Центральным бюро, которые стали поворотным пунктом во всей моей 
военной карьере. Работая там, человек привыкал думать и действовать как на 
переднем крае.

Деятельность рейхсвера была весьма интенсивной и плодотворной, пронизанной 
корпоративным духом, который заставлял всех желать как можно более быстрого 
достижения искомых результатов. Мы стали неким неполитическим образованием, 
далеким от каких бы то ни было партий. Фон Зект нарочно проводил обучение таким 
образом, чтобы военнослужащие не заразились вирусом приверженности правым или 
левым взглядам. Рейхсвер был организацией, присутствие и действия которой 
обеспечивали бескровное разрешение любого внутреннего конфликта в период между 
двумя мировыми войнами.

В конце концов вооруженные силы, стоящие вне политики, незаметно превратились в 
точку опоры для правительств, избранных народом. Вопрос о том, следует ли 
солдату или командиру заниматься политикой, я прокомментирую позже. Сейчас же 
мне лишь кажется уместным и необходимым добавить, что исключения из этого 
правила «никакой политики», имевшие место в двадцатых годах во время событии в 
Ульме и Мюнхене, были подвергнуты решительному осуждению и что в первые годы 
существования национал-социалистической партии мы, военные, не проявляли по 
отношению к ней никакого сочувствия. То, что мне довелось видеть в Дрездене в 
1933 году, добропорядочный гражданин мог стерпеть, только постоянно напоминая 
себе, что в случае кровавой революции все было бы гораздо хуже.

До 1933 года я избегал каких-либо контактов с партией. Поведение 
национал-социалистов на улицах и во время их парадов вызывало у меня отвращение.
 Я помню совещание офицеров, проводившееся в том же 1933 году в Дрездене, на 
котором военный министр генерал фон Бломберг в своем весьма неубедительном 
выступлении умолял военных проявить лояльность по отношению к 
национал-социалистическому правительству. Лишь в конце октября 1933 года, когда 
я как чиновник министерства воздушного флота получил возможность оценить методы 
режима, у меня стало складываться о нем более благоприятное впечатление. На 
этом я подробнее остановлюсь ниже.

Ограничения численного состава рейхсвера накладывали особые обязательства на 
высшее командование. Будучи щитом для государства и гарантом стабильности 
государственной власти, оно традиционно сохраняло некую отрешенность от событий,
 происходящих в мире. Это давало ему дополнительное время и возможности для 
того, чтобы, не привлекая внимания, без помех заниматься решением второй 
главной задачи – превращения рейхсвера в некое подобие экспериментальной 
кузницы военной элиты. Будучи простым офицером и когда в 1922 году меня 
перевели в министерство рейхсвера и я стал иметь непосредственное отношение к 
решению вопросов, касавшихся деятельности комиссии по разоружению, на множестве 
примеров я убедился в том, что Межсоюзническая комиссия военного контроля 
(МКВК) пыталась выполнить букву связанных с разоружением Германии поручений, 
которые были на нее возложены, и игнорировала тот не слишком приятный факт, что 
время неизбежно предъявит ей свой счет и все расставит по своим местам. МКВК 
распалась из-за того, что ее миссия изначально была утопией. Каждый немец, как 
и любой гражданин других держав, знал, что на практике ни одна страна не сможет 
удерживать свои вооруженные силы в рамках численности в 100000 военнослужащих 
до тех пор, пока остальные государства не разоружатся в соответствии с 
Версальским договором. То, что мы, германские военные, были недовольны 
односторонней реализацией договора, не должно расцениваться как свидетельство 
якобы свойственного нам «милитаризма». Это недовольство проистекало из