недоукомплектованным и низкого качества, а те немногие самолеты, которые мы 
обнаружили, оказались непригодными к эксплуатации.

Я был удивлен и обеспокоен последовавшим обострением обстановки, а также тем, 
что решение, достигнутое четырьмя державами в Мюнхене, оказалось недолговечным 
и – что было уже совершенно для меня непостижимо – стало источником еще более 
серьезных трений, которые вполне могли привести к войне. Мы относились к 
сообщениям об актах агрессии, приписывавшихся чехам, как к фактам, а не как к 
пропагандистской лжи. Мы даже подумывали о том, что эти инциденты специально 
инсценированы для того, чтобы создать западным державам предлог для новой 
интервенции якобы в интересах чехов.

Меньше всего мы верили в то, что Хачу можно было заставить подписать договор.
 Будучи солдатами, мы радовались тому, что аннексия Чехословакии не повлекла за 
собой пагубных последствий; безопасность наших границ неожиданно была серьезно 
укреплена, а благожелательное отношение и сотрудничество с нами поляков до, во 
время и после этого периода подталкивали к выводу, что польско-германские 
разногласия как-то удастся урегулировать мирным путем. Мы, солдаты, были 
искренне огорчены, когда со стороны поляков последовал новый всплеск ранее уже 
имевших место жалоб на якобы имевшие место акты агрессии.

Даже при том, что вермахт готовился к любому повороту событий, факт остается 
фактом: руководящие деятели, ответственные за эту подготовку, – и прежде всего 
Геринг – пытались избежать войны. Во время работы Нюрнбергского трибунала 
приводилось достаточно много убедительных свидетельств их личных действий, 
направленных на это. Я как человек, в тот период имевший ко всему этому лишь 
косвенное отношение, считаю, что вся вина должна быть возложена на одного 
деятеля – фон Риббентропа, который давал Гитлеру безответственные рекомендации. 
Мне вспоминается один случай, происшедший в спецпоезде Геринга в Вильдпарке и 
могущий служить иллюстрацией царившей тогда атмосферы. Я находился рядом с 
Герингом, который вот-вот должен был узнать, что нас ждет – мир или война. Как 
только Геринг получил известие о том, что Гитлер назначил днем «Икс» 1 сентября,
 он тут же позвонил Риббентропу и в состоянии крайнего возбуждения проревел: 
«Ну, ты добился своего – войны. Это все твоих рук дело!» – и в бешенстве бросил 
трубку.

Позднее, когда генерал Боденшац, главный адъютант Геринга, он же офицер связи, 
игравший роль посыльного между моим руководителем и Гитлером, доложил, что 
итальянцы пытаются отказаться от участия в войне, шеф люфтваффе взорвался. 
Высказывания об итальянцах, прозвучавшие из его уст в тот момент, вряд ли можно 
назвать приличными. Однако, обдумав хорошенько ситуацию, мы смогли более 
хладнокровно оценить позицию Италии и в конце концов даже пришли к выводу, что, 
если Рим останется в стороне от схватки, это будет даже к лучшему.

И еще одно короткое замечание о жизни германского военного в мирные годы 
Третьего рейха. Будучи командующим воздушным районом в Дрездене, я общался 
только с военными, главным образом представителями люфтваффе. Мне доводилось 
поочередно бывать то в гостях по чьему-то личному приглашению, то на вечеринках 
во всевозможных полковых столовых. И в великолепной столовой академии ВВС, и на 
вечеринках, устраивавшихся службой связи люфтваффе, уже приобретшие жизненный 
опыт женатые офицеры вовсю общались с молодежью в неформальной обстановке. При 
этом все от души веселились. Лишь изредка мы встречались в номерах отеля 
«Бельвю», который был слишком дорогим, или в хороших барах. По воскресеньям или 
праздникам мы часто ездили на экскурсии за город и получали от этого огромное 
удовольствие. Загруженность делами и многочисленные командировки почти не 
оставляли нам возможности общаться в неформальной атмосфере с представителями 
гражданского населения и национм-социалистической партии. Я не могу вспомнить 
ни одного случая, когда мне довелось бы столкнуться с каким-либо 
противодействием со стороны партийных руководителей.

Поскольку я потерял свое состояние из-за инфляции и был врагом каких-либо 
биржевых спекуляций и прочих сомнительных махинаций, в результате чего так и не 
смог оправиться от финансовых потерь, для меня развлечения были вопросом денег. 
Я не многое мог себе позволить на свое скудное денежное довольствие. Однако я 
все же общался с моими коллегами и их семьями, что привело к возникновению 
подлинно теплых взаимоотношений с многими из них. И они отплатили мне тем же 
после того, как в 1945 году я был оклеветан.

Если не считать этого, а также регулярных приглашений к фюреру, рейхсмаршалу и 
различным министрам, в столице я бывал лишь в связи с конкретными делами. Одним 
из них, разумеется, были встречи с иностранными военными атташе и моими 
товарищами по ВВС в аэроклубе. Кроме того, мне необходимо было посещать 
различные военные и научные мероприятия, бывать в театре. Все это было нелегкой 
ношей для весьма занятого военного, без которой вполне можно было бы обойтись.
 Мне практически приходилось подрывать свое здоровье. Это ведь очень трудно – 
ежедневно ложиться спать после полуночи, постоянно быть на виду, знать все 
мельчайшие детали, касающиеся сферы своей компетенции, за все отвечать и быть 
олицетворением непогрешимости в глазах своих подчиненных.