- Алло, де Жоффр! Постарайтесь дотянуть до аэродрома. Мы освобождаем посадочную 
полосу. Садитесь на "брюхо"... 

Им хорошо говорить! Я бы с удовольствием сел на аэродроме, но мой "як" не хочет.
 Слегка отдаю ручку, чтобы разглядеть то, что меня ожидает... Но у меня уже нет 
никакого выбора. 

Поле, на которое я вынужденно приземлюсь, мне представляется не самым плохим. 
Оно заканчивается небольшим леском, вернее, рощей, но есть надежда, что мне 
удастся остановить машину ближе. 

Зажигание выключено. Больше оно меня не интересует. Я продолжаю планировать, не 
отрывая глаз от указателя скорости. 300... 280... 240 километров в час. Надо 
кончать! Беру ручку на себя. Самолет выравнивается. Слышится скрежет. Я 
коснулся земли. Страшная сила приковала ноги к педалям управления. Я напрягаю 
все мускулы, чтобы преодолеть эту силу, стремящуюся бросить меня вперед, на 
приборную доску. Сразу погасить скорость до нуля невозможно; чтобы избежать 
неприятностей, нужно не менее 150 метров пробега. В эту минуту мои мысли 
переносятся к моему механику. Это он повторяет мне ежедневно: 

- Главное, не разбейте ваш самолет - это лучшая машина во всей эскадрилье. 

Подлые гады, немецкие зенитчики! Самолет все еще несется по полю. Неужели это 
конец? Грохот становится ужасающим. От пыли в кабине ничего не видно. Я 
прилагаю невероятные усилия, чтобы удержаться на сиденье. Слышу сильный треск 
рвущейся обшивки, ломающихся ветвей, они хлещут по фюзеляжу машины, которая, 
словно метеор, пронизывает зеленый занавес. Мне кажется, что я участвую в 
гигантском бое быков в Техасе. Внезапно все затихает. Мой "як", почти без 
крыльев, с изогнутыми лопастями винта, с разодранным фюзеляжем, замирает у 
насыпи железной дороги Инстербург - Каунас на глазах советских солдат, 
работавших на пути. Я пережил страшные минуты. Я весь покрыт пылью. Срываю свой 
шлемофон, выпрыгиваю на землю и радостно пожимаю тянущиеся ко мне руки русских 
друзей. В глубине души я могу считать себя счастливцем. Если бы я упал рядом с 
поездом, который мы только что уничтожили, за мою шкуру нельзя было бы дать и 
ломаного гроша... 

Спустя некоторое время меня вызвал командир полка и прочитал довольно длинную 
нотацию, которая закончилась словами: 

- Пусть это послужит для вас уроком, де Жоффр. До тех пор пока мне не доложили 
о благополучном прибытии, задание не может считаться выполненным... 

Вместо моего "яка" - обломки. И я, следовательно, без самолета. Чтобы не 
отсиживаться, нужно выпросить машину у одного из своих товарищей по эскадрилье. 
Но никто, честно говоря, не любит одалживать свой самолет. Каждый летчик 
привыкает к своему самолету, как наездник к своей лошади, как гонщик к своему 
автомобилю. 

И вот я брожу, как неприкаянная душа, приставая то к одному, то к другому с 
наигранной непринужденностью, которая никого не может обмануть. Все это не 
очень весело, тем более, что погода тоже не способствует хорошему настроению: 
ветер с Балтики нагоняет огромные, низкие дождевые тучи. В такую погоду, как 
говорят, хороший хозяин даже собаку во двор не выпускает. 

И все-таки ничто не может остановить летчиков "Нормандии - Неман"! Ле Мартело и 
Монье вылетают на задание. Видимость совершенно отсутствует. Даже невозможно из 
одного самолета различить другой. После продолжительного слепого полета, 
потеряв ориентировку, Монье почти с пустыми баками, совершенно один оказывается 
над морем. Полагаясь больше на счастье, чем на свой опыт и знания, он 
поворачивает на восток и благополучно достигает аэродрома. Ле Мартело после 
ряда акробатических, не лишенных драматизма попыток удается приземлиться на 
"брюхо" к югу от Риги, в 180 километрах от аэродрома. Нам сообщили, что его 
жизнь вне опасности, хотя он и получил сильную контузию. Война для него 
закончилась. На санитарном самолете По-2 Ле Мартело эвакуируют в Москву, откуда 
он возвращается затем во Францию. В этот день исчезает также Керне, о котором 
мы в дальнейшем так и не получили никаких известий. 

Наши потери серьезно беспокоят советское командование, и оно запрещает 
проводить полеты в таких сложных метеорологических условиях. Последовал приказ 
о прекращении вылетов: не будь его, добрая половина полка погибла бы без боя. 
Подниматься в плохую погоду на "яке", без специального оборудования для слепых 
полетов, без наведения по радио, вести машину более часа со скоростью свыше 500 
километров в час, вступая в смертельную игру с туманом, дождем, морской стихией,
 да еще над Пруссией, - уж я-то знаю, что это такое! 

К счастью, погода вскоре улучшается. Я получаю новый самолет, и нас переводят 
на аэродром в город Средники, расположенный на правом берегу Немана, где 
русские пытаются прорвать фронт и овладеть Мемелем - важным портом на 
Балтийском море.