армии, многие из которых сражались вместе со мной начиная с Аламейна. Я сказал, 
что сделаю это 30 декабря в Васто, где размещался мой Главный штаб. Де Гинган 
предложил воспользоваться для этой цели оперным театром; здание было слегка 
повреждено, но он считал его подходящим для данной цели. Я понимал, что для 
меня настанет очень трудная минута, когда я выйду на сцену. Так и оказалось. Я 
сказал де Гингану, что ему придется сопровождать меня; я сознавал, что мне 
понадобится стоящий рядом близкий и верный друг, готовый протянуть руку, если я 
дрогну. 

Я пригласил присутствовать там своих командиров корпусов Демпси и Элфри, 
разумеется, Фрейберга, командира новозеландской дивизии, и Бродхерста, 
командовавшего авиацией в пустыне. В зале собралось множество людей. 

Мне трудно рассказывать об этом событии. Вот его описание, взятое из книги 
Фредди де Гингана «Операция Победа»: 
«Я приехал с ним в театр, грустный и сентиментально настроенный, как всегда в 
таких случаях. Мой командующий был очень сдержан, и я понимал, что это будет 
самой трудной операцией из всех, какие он проводил до сих пор. Мы вошли внутрь, 
и он сказал: «Фредди, показывайте, куда идти». Я повел его к ведущей на сцену 
лестнице. Он немедля поднялся и перед притихшим залом начал свое последнее 
обращение к офицерам армии, которую очень любил. Заговорил он очень негромко, 
извинясь на тот случай, если его подведет голос, потому что, как он сказал: 
«Это будет нелегко, но я буду стараться изо всех сил. Если у меня иногда будут 
возникать затруднения, надеюсь, вы поймете». Я почувствовал, как к горлу 
подступает комок, и было понятно, что все в зале прониклись его настроением. 
Затем он просто, неторопливо повел речь о своем предстоящем отъезде и 
поставленных перед ним задачах. Коснулся прошлого — успехов, которых мы вместе 
добились, соображений, которые считал важными и которыми руководствовался в 
командовании армией. Дал оценку создавшемуся положению и выразил всем 
благодарность за оказанную поддержку и за то, как они сражались. [222] Потом он 
попросил идти за новым командующим армией, Лизом, так же, как они шли за ним. 
Ни ораторского мастерства, ни фальшивых нот в его речи не было. Именно так и 
требовалось говорить, и я был очень тронут. Закончил он спокойно, прочтя 
последнее из своих многочисленных обращений к армии — прощальное обращение. Мы 
стали аплодировать, потом он вышел и медленно направился к своей машине. Я 
последовал за ним, чувствуя себя очень неловко, потому что на щеках у меня были 
слезы, а машина у нас была открытой. Мы поехали к Главному штабу, находившемуся 
всего в нескольких сотнях ярдов, туда были приглашены для разговора несколько 
старших командиров. Это была замечательная встреча старых друзей. Когда мой 
командующий обращался к этим немногим близким людям, мне невольно пришли на ум 
Наполеон и его маршалы, потому что здесь было то же взаимопонимание, рожденное 
и закаленное уважением друг к другу и успехами на поле боя. Потом Фрейберг, 
Демпси, Элфри и другие ушли, и у меня возникло ощущение, что происходит нечто 
ужасное — я покидаю эту замечательную семью. Но потом я вспомнил, что покидаю 
ее вместе с тем, кто воодушевлял и вел нас, и, несмотря на грусть, почувствовал 
себя довольным судьбой».

В тот же вечер прибыл Оливер Лиз, и я передал ему дела. 

На другое утро, 31 декабря, я вылетел на своей «дакоте» с аэродрома возле моего 
тактического штаба. Самолет был сильно нагружен, так как кроме меня и моих 
адъютантов в нем находились де Гинган, Грехем, Уильямс и Ричардс. На борту 
самолета были также пятеро солдат, много багажа и полные баки топлива. 
Взлетно-посадочная полоса была короткой, и я спросил летчика, сможем ли мы 
оторваться. Он ответил, что должны, но в самом конце; и мы оторвались от земли 
в самом конце дорожки. 

Мы направлялись в Марракеш. Там находился премьер-министр, он приходил в себя 
после недавней болезни, мне предстояло провести с ним эту ночь, первый день 
нового года, и в ночь с 1 на 2 января 1944 года лететь в Англию. 

Над Средиземным морем я вспоминал о прошлом и думал о будущем; особенно о своем 
пари с Эйзенхауэром и его уверенности, [223] что к Рождеству 1944 года война 
окончится. Я был уверен, что это возможно, но только если мы будем вести ее 
должным образом; а в этом я не был уверен. 

В Марракеше в первый день нового года премьер-министр написал в моей тетради 
для автографов: 
«Незабываемый марш 8-й армии от ворот Каира по африканскому побережью через 
Тунис, через Сицилию, привел ее неизменно победоносных солдат и их 
прославленного на весь мир командующего в глубь Италии, к воротам Рима. Театр 
боевых действий меняется и все больше расширяется. Выполнение громадной задачи 
дает место более громадной, в которой тот же неизменный боевой дух приведет 
всех настоящих солдат к полной и славной награде. Уинстон С. Черчилль». [224]

Глава тринадцатая. 
В Англии до дня высадки

2 января — 6 июня 1944 г.