Борьба разгорелась по поводу жен. По традиции жены и семьи офицеров следовали 
за частями, а потому жили в городах и деревнях на побережье, то есть там, где в 
любой момент могло начаться вторжение. Я приказал всем женам и членам семей 
немедленно уехать. Им не разрешалось жить в зоне оперативных действий дивизий, 
которые готовились к отражению вторжения. Я объяснил мои требования следующими 
соображениями. [73] 

Вторжение считается вероятным, и мы все готовимся к тому, чтобы встретить врага 
и нанести ему поражение. Если жена офицера или его семья будут находиться с ним 
или рядом с расположением его части, то после начала боя у офицера возникнет 
искушение сначала позаботиться о своих близких, а уж потом выполнять боевую 
задачу. Под артобстрелом и бомбардировкой он будет постоянно тревожиться за их 
безопасность, и эти мысли будут отвлекать его от главной задачи разбить немцев. 
Мне говорили, что хорошему офицеру в такой ситуации и в голову не придет 
вспоминать о жене и детях: все его мысли будут на поле боя. Я ответил, что не 
верю в это. Что бы там ни говорили, человек по природе своей слаб, и я не хочу 
позволить офицеру поддаться соблазну и пренебречь своим долгом. На карте — 
будущее Англии, более того, всей цивилизации. Я устраню соблазн, и тогда не 
останется сомнений. Кроме того, поскольку солдаты не могут иметь при себе семей,
 офицерам также следует обходиться без них. Жены должны уехать. И они уехали. 

Особенно важно было разобраться с составом. Офицерам и солдатам предстояло 
привить чувство ответственности, а потому среди командиров всех уровней не было 
места для слабых офицеров, неподготовленных для этого, и некомпетентных 
необходимо было заменить. 

Что касается штабного состава, то здесь нужно было добиться абсолютной 
исполнительской дисциплины и высокого уровня профессионализма. Вообще во всей 
британской армии определенно чувствовалась необходимость повысить физическую и 
моральную подготовку личного состава и профессионализм в деле управления боем. 

Прежде всего требовалось иметь на всех уровнях командиров, которые знают свое 
дело и, несмотря на все сложности, проявляют решимость добиться поставленной 
цели в условиях тех очень трудных дней. Если говорить обо мне, то я придавал 
большое значение поощрению молодежи на всех уровнях. 

Конечно, приходилось принимать меры к тому, чтобы избежать возникновения ряда 
опасных ситуаций. Существовала известная опасность, что штабные офицеры вновь 
станут противопоставлять себя строевым, как уже случалось в войне 1914–1918 
годов. Могла возникнуть опасность того, что тыловые органы и части службы [74] 
тыла сочтут себя за «слабый пол» и решат, что боевые действия не их дело. Я же 
считал, что сражение — дело общее, и всем нужно проходить к нему подготовку. 
Такова была моя философия, и я неустанно проповедовал ее. 

Существовала опасность, что те немногие боевые части, которые имелись в армии 
на территории Англии, могли подумать, что и страна, и британская армия 
«отвоевались» (выражение, которое, насколько я понимаю, пошло именно с того 
времени) и немцы непобедимы. 

Наконец, была угроза, что, пройдя через чистилище сравнительно суровой 
Дюнкеркской кампании, ее участники вернутся в лоно своих семей и будут уделять 
слишком много внимания личным удобствам и удовольствиям. В связи с этим я 
установил, что жены и семьи офицеров и солдат не могут пребывать вместе с ними 
и что военнослужащие будут получать увольнительные в установленном порядке и 
посещать своих близких так часто, как это будет возможно. И что тренировки 
должны быть напряженными и трудными, а по их окончании личный состав должны 
ждать хорошее жилье и хорошая еда, удобные постели и возможность вымыться 
горячей водой. 

Пусть медленно, но неуклонно в находившейся в Англии армии крепло чувство долга,
 солдаты и офицеры начали осознавать положение и понимать, для чего 
предпринимаются такие усилия. Постепенно мы восстанавливали утраченную после 
Дюнкерка боеспособность. 

Некоторые из организованных и проведенных мною учений были сложнее и труднее 
тех, что ранее проводились в Англии. Учения эти проходили и в зимние холода, и 
в летнюю жару. Когда офицеры и солдаты выбивались из сил, а командиры и 
штабисты уставали, им вдруг ставились новые оперативные задачи, вытекающие из 
переменившейся ситуации в направлениях, которые они меньше всего ожидали. Мне 
особенно хорошо помнятся одни учения, которые проводились в Юго-Восточной армии 
весной 1942 года. Они назывались «Операция «Тигр» и были последними, которые я 
провел перед отъездом в Африку в том же году. В ходе тех учений я впервые 
встретился с генералом Эйзенхауэром (он был в чине генерал-майора), которого 
вместе с несколькими другими генералами прислали из США, [75] чтобы посмотреть, 
как у нас идут дела. Он расписался в моей книге автографов. И поставил дату: 27 
мая 1942 года. 

Я не мог согласиться с общепринятым подходом к проблеме обороны Англии и 
отказывался опираться на него в секторе моего корпуса, а потом и в