Чем больше я размышлял над тем, что мы готовились предпринять, тем больше 
убеждался в том, что это неправильно. Британская экономика и ситуация с 
людскими ресурсами требовали победы в 1944 году — никак не позже. Война 
ложилась тяжелым бременем и на население Великобритании; мы должны были 
завершить [284] ее как можно скорее. Наше «должны» отличалось от «должны» 
американского: разница заключалась как в степени срочности, так и в самой 
доктрине. Американские генералы не понимали этого — на территории их страны 
никогда не велись войны. Почему мы должны были отказываться от всего в угоду 
американскому общественному мнению и американским предвыборным интересам (1944 
год был в США годом президентских выборов)? Стратегия, которую нам предлагалось 
принять, означала бы большие потери убитыми и ранеными. Развертывание армий по 
широкому фронту производилось вовсе не в интересах безопасности; наш южный 
фланг был вполне надежен, и его можно было удерживать практически силами одной 
авиации, с небольшой наземной поддержкой. Если «Драгун» чего и добился, то хотя 
бы этого. В моих предложениях не было ничего рискованного. И мой план давал 
единственную возможность быстро довести войну до конца. 

Мой офицер связи в штабе Бредли сообщал мне, что американские силы на моем 
правом фланге не получили приоритета в снабжении. План Эйзенхауэра по 
осуществлению двух прорывов (одного на Рур, другого на Саар) предполагал 
разделение всего — войск, авиации, снабжения, транспорта, подвижного состава и 
т. д. Мы отказывались от принципа сосредоточения усилий. 

Штаб Эйзенхауэра размещался в Гранвилле, на западной стороне Шербурского 
полуострова. Может быть, это место подходило для Верховного главнокомандующего, 
но оно было совершенно бесполезным для командующего наземными силами, которому 
надлежало держать руку на пульсе своих войск и принимать быстрые решения в 
постоянно меняющейся обстановке. Он находился более чем в четырехстах милях за 
линией фронта. Более того, у него разболелось колено, и он лежал. Между его 
штабом, штабом Бредли и мной не было ни телефонного сообщения, ни связи по 
радио. По сути дела, в первые дни сентября он, насколько я мог видеть, не имел 
никакой связи с войсками, ведущими наземные операции. 

Я решил еще раз обратиться к Эйзенхауэру и попытаться добиться принятия 
разумного плана. 4 сентября, в тот день, когда мы заняли Антверпен и Лувен, я 
направил ему следующее послание: [285] 
«Хотелось бы представить Вам некоторые аспекты будущей операции и изложить свою 
точку зрения. 1. Считаю, что в настоящее время мы достигли стадии, когда одно 
по-настоящему мощное и решительное наступление на Берлин вполне может 
увенчаться успехом и, таким образом, положить конец войне с Германией. 2. У нас 
недостаточно ресурсов для осуществления двух мощных прорывов. 3. Выбранное 
направление наступления необходимо подкрепить всеми имеющимися ресурсами без 
ограничений, а любая другая операция должна проводиться максимально эффективно 
в опоре на оставшиеся ресурсы. 4. Существует только два возможных направления 
для наступления: один через Рур, другой — через Саар. 5. Я считаю, что 
наилучшие и скорейшие результаты принесет наступление на северном направлении, 
через Рур. 6. Фактор времени играет жизненно важную роль, и решение о 
направлении прорыва должно быть принято незамедлительно, после чего следует 
приступить к осуществлению п. 3. 7. Если мы попытаемся принять компромиссное 
решение при выборе направления, ни одно из наступлений не будет достаточно 
мощным, и тем самым мы затянем войну. 8. Я считаю проблему в вышеизложенном 
виде очень простой и ясной. 9. Ввиду жизненной важности этого дела я уверен, 
что Вы согласитесь с необходимостью скорейшего принятия решения по 
вышеприведенным вопросам. Если Вы собираетесь в наши края, может быть, Вы 
заедете, чтобы обсудить их. Если это так, то с радостью пообедаю с Вами завтра. 
Не думаю, что сам я могу сейчас оставить район боевых действий».

Фактически на тот момент мы уже почти упустили время. Уже началось наступление 
на Саар, а Паттону выделили необходимые ресурсы для наступления на Мец. На моем 
правом фланге 1-я американская армия оказалась вынужденной прикрывать 
продвижение Паттона, и в результате не могла поддерживать мои операции, как ей 
было приказано. Но, если бы нам удалось быстро принять какое-то решение, что-то 
еще можно было бы спасти. [286] 

Эйзенхауэр получил мое послание 5 сентября. В тот же день в 7.45 утра он 
направил мне ответ. Связь с его передовым штабом в Гранвилле работала так плохо,
 что этот ответ пришел двумя частями. Сначала, в 9 часов утра 7 сентября, 
пришли пп. 3 и 4, а пп. 1 и 2 дошли до меня в 10.15 утра 9 сентября. Я привожу 
текст послания полностью, после того как все части собрали воедино: 
«1-я часть (получена в 10.15 9 сентября 1944 г.) 1. Полностью принимая Вашу 
концепцию мощного и решительного наступления на Берлин, я не согласен с тем, 
что мы должны начать его немедленно, отказавшись от всех прочих маневров. 2. 
Основные силы немецкой армии, находившиеся на Западном фронте, разгромлены. 
Следует немедленно воспользоваться достигнутыми успехами и быстро прорвать 
линию Зигфрида, широким фронтом форсировать Рейн и занять Саар и Рур. Я 
собираюсь сделать это как можно скорее. Это позволит нам прочно закрепиться в 
двух главных промышленных районах Германии и в значительной мере разрушит ее 
возможности вести войну, какой бы дальнейший ход ни приняли события. Это также 
поможет отрезать силы, отступающие сейчас из юго-восточной части Франции. Более