Патерсона давала мне благовидный предлог для того, чтобы безотлагательно 
прощупать ФБР. Телеграмма заканчивалась распоряжением информировать о ее 
содержании Лэдда. Патерсон, предвидя, что ему придется немало краснеть, к концу 
беседы попросил меня сопровождать его, видимо, на том основании, что два 
красных лица лучше, чем одно. Тот факт, что мое лицо было скорее серым, чем 
красным, не менял в принципе положения вещей. 

Лэдд выслушал новость с удивительным спокойствием. Лукавые искорки в его глазах 
заставляли думать, что он, возможно, был даже доволен, что проклятые англичане 
сели в такую лужу. Но я догадался, что его спокойствие скрывает лишь личную 
озабоченность. Лэдд часто встречался с Берджессом и у меня дома и приглашал его 
к себе. Несмотря ни на что, они очень неплохо ладили. Оба обладали вспыльчивым 
характером и нередко обменивались оскорблениями. При первой встрече Берджесс 
набросился с нападками на коррупцию и подкуп, которые, как он утверждал, лишили 
всякого смысла автомобильные гонки в Индианаполисе. При этом он не преминул 
мимоходом обругать американский образ жизни в целом. Лэдду это явно понравилось.
 Он, видимо, никогда не слышал, чтобы чопорный англичанин разговаривал таким 
образом. В данной критической ситуации он не был бы Лэддом, если бы не 
беспокоился о своих отношениях с Берджессом. Я решил, что личная 
заинтересованность Лэдда будет действовать в мою пользу. От него мы прошли к 
Лэмферу, который реагировал на новость вполне нормально. Мы обсудили побег 
дипломатов, и он в своей солидной, серьезной манере выдвинул несколько теорий, 
которые показали, что он был еще далек от истины. Покидая здание ФБР, я 
почувствовал значительное облегчение. Я допускал, что Лэдд и Лэмфер были 
хорошими актерами и одурачивали меня, но не было смысла сражаться с ветряными 
мельницами. Надо было действовать исходя из того, что ФБР еще ничего не знает. 

Не исключалась возможность, что в любой момент МИ-5 может попросить ФБР взять 
меня под наблюдение. Она могла легко это сделать без моего ведома, использовав 
представителя ФБР в Лондоне для прямой связи с Вашингтоном. Но я все-таки 
чувствовал, что у меня будет несколько дней передышки. Трудно было представить, 
чтобы МИ-5 напустила на меня иностранную службу безопасности без 
предварительной консультации с МИ-6, а последняя, по моему мнению, подумала бы, 
прежде чем порочить репутацию одного из своих старших офицеров. Должен 
подчеркнуть, что все это были лишь мои догадки, которые остаются догадками до 
сего дня. Однако они подтвердились тем, что в течение нескольких дней меня 
никто не трогал. 

Когда мы с Патерсоном вернулись в посольство, было уже за полдень, и я мог с 
полным правом сказать ему, что хочу сходить домой выпить рюмку виски. В своем 
гараже, который служил также кладовой, я взял садовую лопатку, засунул ее в 
портфель и спустился в подвал. Завернул фотоаппарат, треногу и другие 
принадлежности в непромокаемую материю и все это положил в машину. Я часто 
мысленно репетировал необходимые действия и выработал определенный порядок. У 
меня вошло в привычку выезжать на Грейт-Фолс, чтобы провести спокойных полчаса 
между визитами в ФБР и ЦРУ. По дороге я наметил место, подходящее для такого 
случая, в котором в настоящее время возникла необходимость. Я оставил машину на 
пустынном участке дороги, где слева нес свои воды Потомак, а справа стоял лес с 
высоким подлеском, достаточно густым для укрытия. Я прошел пару сотен ярдов 
через кустарник и принялся за работу. Через несколько минут я вышел из леса, 
поправляя брюки. Вернувшись домой, я некоторое время повозился еще в саду с 
лопаткой. Итак, что касается неодушевленных предметов, могущих 
скомпрометировать меня, то я был чист как агнец. 

Теперь я мог уделить внимание проблеме побега. Поскольку в течение последних 
недель я время от времени думал над этим вопросом, у меня к концу дня уже 
созрело решение остаться на месте. Я считал, что, пока имеются хоть какие-то 
шансы, мой долг - бороться до конца. Несомненно, мне придется на некоторое 
время прекратить всякую деятельность, а это время может затянуться и, 
разумеется, будет для меня тяжелым. Но зато, когда оно кончится, у меня вполне 
могут оказаться дальнейшие возможности для работы. События подтвердили мою 
правоту. 

Проблема сводилась к оценке моих шансов уцелеть, если я останусь. Мне казалось, 
что их баланс складывается в значительной степени в мою пользу. Следует учесть, 
что я имел огромные преимущества перед людьми, подобными Фуксу, которые почти 
ничего не знали о разведывательной работе. Я же проработал в секретной службе 
одиннадцать лет, семь из них я занимал довольно высокое положение, а в течение 
восьми дет работал в тесном контакте с МИ-5, В продолжение восьми лет я 
поддерживал, хотя и нерегулярно, отношения с американскими секретными службами, 
а почти два года был тесно с ними связан. Я считал, что достаточно хорошо знаю 
противника, чтобы предвидеть в общих чертах те шаги, которые он, вероятно, 
предпримет. Я знал главное оружие противника - его архивы - и, кроме того, был 
знаком с теми ограничениями, которыми связывают его деятельность законы и 
формальности. Было также очевидно, что найдется много людей, которые занимают 
видное положение в Лондоне и которым очень захочется доказать мою невиновность. 
Они будут склонны истолковывать в мою пользу любые сомнения, а я со своей 
стороны должен создать как можно больше оснований для таких сомнений. 

Какие известные мне доказательства могли быть выдвинуты против меня?