С министерством иностранных дел было согласовано, что для восстановления 
контакта с Волковым и организации встречи с ним я могу использовать Пейджа. На 
встречу я должен был пойти с первым секретарем посольства Джоном Ридом, который 
раньше служил в Москве и говорил по-русски. Этот план должен был утвердить 
посол сэр Морис Питерсон, которого я знал по Испании. Но министерство 
иностранных дел настоятельно требовало, чтобы я сначала обратился к советнику 
Хелму. Хелм начал службу в консульстве и до сих пор сохранил щепетильное 
отношение к вопросам статуса и протокола. Я не предвидел никаких затруднений с 
Хелмом, но, как оказалось, был не совсем прав. Вся сложность проблемы, как мне 
казалось, состояла в том, что встреча с Волковым должна произойти в присутствии 
Рида. Если она состоится, Рид переживет сильнейшее потрясение, когда Волков 
начнет называть имена советских разведчиков, действующих в английских 
государственных учреждениях. Было бы актом милосердия, думал я, избавить его от 
подобных сюрпризов. Но как это сделать? 

Очевидно, быть уверенным в успехе нельзя. Но я считал, что есть небольшой шанс, 
если я сумею правильно сыграть свою игру. Первым делом нужно убедить Рида, что 
моя миссия имеет строго ограниченные - цели; что я не уполномочен обсуждать с 
Волковым детали его информации; что, если он сделает свои разоблачения 
преждевременно, то есть до того, как окажется на английской территории, это, 
безусловно, будет опасно для него; что поэтому мне поручено любой ценой не 
допускать отклонений от беседы в эту сторону и что я прибыл в Стамбул лишь для 
того, чтобы доставить Волкова в безопасное место, где его смогут допросить 
более компетентные люди. Я надеялся также запутать Рида, намекнув ему, что 
Волков может оказаться провокатором и было бы неразумно давать ход его 
информации, пока мы не убедились в ее достоверности. Мне казалось, что ничего 
лучшего придумать я не смогу. 

Специалист, конечно, не оставил бы камня на камне от моей "аргументации". Но 
Рид не был специалистом, и он мог попасться на эту удочку. К вечеру я еще 
больше воспрянул духом, когда штурман объявил, что в связи с грозовыми бурями 
над Мальтой самолет изменил курс на Тунис и что, если погода улучшится, мы 
полетим в Каир через Мальту на следующий день. Я выигрывал еще двадцать четыре 
часа! Удача сопутствовала мне. 

На следующий день мы прилетели наконец в Каир, но к стамбульскому рейсу уже 
опоздали. В результате я прибыл к месту назначения еще через день, в пятницу. В 
аэропорту меня встретил руководитель стамбульской резидентуры СИС Сирил Макрэй, 
которого я вкратце посвятил в суть моей миссии. Отношения между дипломатической 
службой и СИС были в то время таковы, что никто в посольстве или генеральном 
консульстве и не подумал проинформировать Макрэя о Волкове, и, разумеется, мы 
тоже не осмелились телеграфировать ему из Лондона. В тот же день мы вместе 
посетили Нокса Хелма, которому я вручил письмо из министерства иностранных дел. 
Я ждал горячей поддержки наших планов, но мои заблуждения быстро рассеялись. 
Через несколько лет, когда Хелм стал послом в Будапеште, один приятель говорил 
мне, что он самый покладистый и понимающий из послов. Но когда я встретился с 
ним в Стамбуле, он был еще советником, колючим, как куст репейника. Хелм начал 
высказывать разного рода сомнения. Он заявил, что наши действия могут причинить 
неприятности посольству и поэтому он должен, прежде чем я смогу что-либо 
предпринять, обязательно проконсультироваться с послом. Хелм попросил зайти на 
следующее утро (еще один потерянный день!) и любезно пригласил меня к себе 
домой. 

Когда я зашел на следующее утро к Хелму, он спросил, укоризненно глядя на меня: 
"Почему вы не сказали мне, что знакомы с послом?" После этого разговор у нас 
явно не клеился. Судя по поведению Хелма, я решил, что у Питерсона тоже есть 
сомнения в связи с нашим делом. Довольно неохотно Хелм передал, что посол 
пригласил меня в воскресенье на прогулку на яхте "Макоук". В одиннадцать часов 
дня мне надлежит прийти на пристань Кабаташ, а до этого я не должен ничего 
предпринимать. Итак, конец недели был потерян. 

Многие приезжающие в Стамбул знают яхту посла "Макоук", построенную 
первоначально для египтянина Аббаса Хильми. Это большое плоскодонное судно, 
приспособленное для плавания по спокойным водам Нила, но на зыби Мраморного 
моря его основательно покачивало. На борту яхты оказалось еще несколько гостей, 
и только после ленча, когда мы стали на якорь около Принкипо и другие гости 
любовались игрой дельфинов, я смог поговорить наедине с Питерсоном. Так как он 
первым не затронул интересующего меня вопроса, я сделал это сам, заметив, что, 
как я слышал, он имеет возражения против плана, привезенного мною из Лондона. 
"Какого плана?" - спросил он. Этот вопрос показал мне Хелма в другом свете. 
Посол внимательно меня выслушал и задал только один вопрос: консультировались 
ли мы с министерством иностранных дел. "Конечно, - ответил я, - министерство 
утвердило наш план, и я привез Хелму письмо, в котором ему предлагается 
оказывать мне всяческое содействие". "Тогда не о чем больше говорить, - ответил 
посол. - Действуйте". Последний предлог для задержки отпал. 

Вечером мы с Макрэем продумали план действий во всех подробностях. Мы обсудили 
различные варианты похищения Волкова при помощи турецких властей и без их 
участия и решили, что невозможно остановиться на каком-либо из них до разговора