препятствий по прибытии и даже незаметно оказывали помощь в устройстве на 
работу на завод в Лутоне, производивший детали для самолетов. Информация, 
которую он мог там почерпнуть, представляла достаточный интерес для агента, и в 
то же время не было большой опасности, если бы какие-то из его сообщений 
случайно проскользнули к немцам. Симоеса поместили у одной супружеской пары. 
Муж работал на том же заводе. За передвижениями агента было установлено 
наблюдение, а его корреспонденция просматривалась. 

За несколько дней в поведении Симоеса наметился определенный ритм. После гудка 
он вместе с хозяином своей квартиры уходил с завода и благополучно доводил его 
до ближайшей пивной. Затем со всех ног Симоес спешил домой, откуда не выходил 
до следующего утра, когда вместе с хозяином шел на работу. Оставалось лишь 
установить, почему агент так спешит домой. После тщательного наблюдения было 
найдено совершенно удовлетворительное объяснение. Каждый вечер, добравшись до 
дому, он быстро осчастливливал хозяйку своим любовным вниманием (почему-то под 
кухонным столом; невероятно, но так утверждали агенты!), а затем с аппетитом 
ужинал и шел спать. 

Через несколько недель было решено прекратить комедию. Симоеса арестовали. 
Чтобы избежать всяческих случайностей, его отправили в "строгий" следственный 
центр на Хэм-Коммон и напустили на него Томми Харриса. По натуре Харрис не мог 
быть с кем-либо по-настоящему строгим, но тут он старался, как мог. Харрис 
объяснил Симоесу, что тот находится в тюрьме английской секретной службы, что 
он вне досягаемости закона, что консульство не знает о его местонахождении и 
никогда не узнает, что он может остаться здесь на всю жизнь, если ему сохранят 
ее, что его могут морить голодом, бить, убить и никто никогда об этом не узнает.
 Единственная надежда для него - полное признание в шпионаже на немцев. Харрис 
говорил и многое другое в таком же роде, пока его разыгравшееся воображение не 
прошлось по всей гамме чувств. Харрис потом признался мне, что нарисовал такую 
леденящую кровь картину, от которой ему самому стало страшно. 

Все это Симоес слушал с нарастающим нетерпением и время от времени с 
раздражением заявлял, что он хочет есть. Однако примерно через час допроса он 
принял решение. Попросив бумагу и ручку, Симоес нацарапал на двух страницах 
показания о контактах с немцами в Лиссабоне, включая инструкции, микрофототочки 
и все остальное. Он объяснил, что не имел ни малейшего желания подвергать себя 
опасности и что единственной его целью было найти хороший заработок в Англии, 
куда он не мог бы добраться без посторонней помощи. Показания Симоеса во всех 
деталях совпадали с уже известными нам сведениями. Закончив писать, Симоес 
бросил ручку и воинственным тоном спросил: "Ну, а теперь мне дадут что-нибудь 
поесть?" 

Другое дело, тоже связанное с португальцем, показательно в том смысле, что оно 
иллюстрирует, как приходилось иногда выкручиваться, когда мы принимали меры по 
информации, полученной из особо щекотливых источников. Регерио Пейксото де 
Менезес, клерк из министерства иностранных дел Португалии, был прислан на 
работу в португальское посольство в Лондоне. Англичане узнали, опять же из 
перехваченных немецких радиограмм, что перед выездом из Лиссабона его 
завербовал абвер, Ему поручили собирать общую разведывательную информацию и 
предложили, пользуясь тайнописью, направлять корреспонденцию через 
португальскую дипломатическую почту по определенным адресам в Лиссабоне. 

Португальская почта регулярно вскрывалась перед отправкой из Англии. Через 
несколько недель в дипломатической почте обнаружили конверт на имя одного из 
адресатов Менезеса. Это было донесение, написанное простыми симпатическими 
чернилами. В нем по-дурацки комментировалось моральное состояние англичан, 
сообщалось о зенитных батареях в Гайд-парке и содержались другие пустяки. 
Однако даже такая мелюзга, как Менезес, могла когда-нибудь наткнуться на нечто 
важное, и поэтому было решено пресечь его деятельность. 

Однако Менезес мог прикрыться дипломатической неприкосновенностью, поэтому 
прежде всего необходимо было убедить португальского посла сеньора Монтейро 
лишить Менезеса этой привилегии. Единственное доказательство против Менезеса 
было добыто недипломатическими средствами, и это удерживало английскую 
контрразведку от решительного шага. Наконец письмо Менезеса показали послу, 
объяснив, что оно поступило от английского агента в Лиссабоне. Монтейро, 
прочитав письмо, практически не мог настаивать на иммунитете для Менезеса, и 
последний предстал перед судом. Менезес имел жалкий вид, и некоторые из нас до 
самого вынесения приговора испытывали угрызения совести, поскольку формально 
обвиняемого могли приговорить к смертной казни. К счастью, судья попался мягкий,
 да у англичан и не было намерений раздражать португальцев. Закончилось дело, 
однако, неприятнейшей неожиданностью. В шифротелеграмме с комментариями по делу 
(которую англичане тоже прочитали) посол Монтейро изложил английскую версию 
обстоятельств, при которых письмо попало к англичанам, а затем заявил, что, 
возможно, в отношении дипломатической почты была допущена "нескромность". 

Присутствие дипломатов нейтральных стран доставляло постоянные хлопоты 
английской службе безопасности. Одна загвоздка возникла с послом Испании 
герцогом Альбой. Англичане имели постоянный доступ к испанской дипломатической 
почте и узнали, что Альба периодически направляет в Мадрид доклады