сделать это после него. Если же приближался ленч, да еще и прибыла партия джина,
 то стоило задуматься, съесть ли быстро ленч или лучше выпить еще порцию джина, 
а ленч взять с собой в укрытие и, сдувая мошек, не спеша подкрепляться во время 
бомбежки. Но обычно выбирали самый неосторожный и глупый вариант - выйти из 
укрытия и наблюдать за организованными полетами бомбардировщиков, с редким 
аккомпанементом наземных орудий. Боеприпасов у нас оставалось настолько мало, 
что своими выстрелами мы могли лишь обозначить цель. А самолеты тем временем 
продолжали спокойно летать в безоблачном небе. 

Внезапно откуда-то из-за горизонта появилась горстка сверкающих точек сквозь 
разрывы снарядов и группы немецких самолетов она с шумом приближалась: это 
летели наши истребители, чтобы посеять панику и смятение среди врагов. Новые 
самолеты разорвали повисшие полосы дыма - они шли на такой высоте, что было 
трудно сказать, какой стороне принадлежит авиация. Бомбы, разорвавшись, подняли 
вверх тучи песка, потом небо вновь прояснилось, и в тишине лишь спокойно 
скользили несколько белых точек спускающихся парашютов. 

В это время бомбежка сконцентрировалась на наших аэродромах, и наши 
истребители - а это военное время, несомненно, стало золотым для фирмы 
"Скьюболд Берлинг и К°" - все увеличивали счет сбитых немецких бомбардировщиков.
 Постепенно им пришлось уступить, и натиск ослаб, а затем и вовсе прекратился. 
В небе появлялось все больше наших истребителей "Спитфайров", немецкие самолеты 
отступили, и сейчас для нас единственной реальной, однако весьма насущной 
угрозой оставался надвигающийся голод. 

Нашим субмаринам уже не было необходимости оставаться на дне гавани в течение 
всего долгого знойного дня, имея возможность подняться на поверхность только 
ночью, чтобы срочно зарядить аккумуляторные батареи, пополнить запасы воды и 
продовольствия и произвести необходимые ремонтные работы. Время от времени в 
гавань все-таки попадала бомба, но стоило развеяться пыли и дыму, из всех 
укрытий, бухточек и заливчиков внезапно появлялась масса когда-то ярко 
раскрашенных, хотя сейчас уже значительно поблекших, гондол: это местные жители 
отправлялись собирать оглушенную взрывом рыбу. 

Что касается денег, то в это время вся мелочь исчезла, как по команде: говорили,
 что она надежно закопана в садах острова Мальта. Самым мелким денежным знаком 
стал банкнот стоимостью в два шиллинга; поэтому если вдруг приходилось 
пользоваться услугами гондольера, чтобы пересечь гавань, то платить нужно было 
либо этим банкнотом, либо парой сигарет. Последний способ пользовался 
наибольшим успехом. Катушка ниток стоила пятнадцать шиллингов и шесть пенсов; 
незрелая картошка - шиллинг; ценность же таких предметов, как, например, губная 
помада, и вообще не могла быть измерена презренными деньгами. 

Субмарины, приходящие с востока и запада, обычно привозили такие мелочи, как 
душистое мыло, самую обычную вещь в Гибралтаре, но абсолютный дефицит на Мальте.
 Вскоре по прибытии на остров я отправился с визитом к чете Тенч, одной из 
немногих супружеских пар, оставшихся там до этих пор. По бестолковости в 
качестве сувенира я взял набор душистой соли для ванн, но, когда Грета открыла 
пакет, она лишь горько рассмеялась: разумеется, о горячей ванне здесь все давно 
забыли, поскольку для нее просто-напросто не было топлива. На нашей базе в 
Лазаретто Сэм Макгрегор, шеф-повар флотилии, вышел из затруднительного 
положения, изобретательно смастерив печурку из старой бензиновой бочки, 
топливом для которой служило отработанное дизельное масло. Это позволяло 
подводникам, вернувшимся из патрулирования, принять горячую ванну - конечно, 
если в данный момент это отработанное масло оказывалось доступным. Но конечно, 
для купаний мы всегда имели в своем распоряжении море, очень приятное, несмотря 
даже на то, что в гавани вода была в значительной степени загрязнена. А 
изумительные курортные пляжи Мальты оказались недоступными, так как были 
огорожены несколькими слоями колючей проволоки. 

Процветала чесотка, и в жаркую погоду больно было видеть, что почти у всех 
женщин босые ноги перевязаны. Говорили, что распространению этой болезни очень 
способствует недостаток жиров. Когда пришла моя очередь подхватить эту болезнь, 
я очень добросовестно, хотя и безуспешно, лечился единственным доступным нам 
лекарством - серной мазью. Через несколько месяцев, когда уже после 
освобождения Мальты мы ушли в Алжир, я показал военным медикам свои болячки и 
попросил совета. В ответ я услышал, что первым делом надо выбросить серную 
мазь; одно из двух: или я давно уже лечился от болячек, которые на самом деле 
представляли собой сыпь от мази, или же мне помогла сытая жизнь в Алжире, но 
вскоре мою болезнь как рукой сняло. 

В Лазаретто я жил в одной комнате с Линчем Мэйдоном (капитан-лейтенант Мэйдон, 
кавалер орденов "За выдающиеся заслуги" и "За боевые заслуги"). Комната 
представляла собой исключительно хорошо проветриваемое помещение с двумя 
кроватями и шкафом. Если приходилось открывать дверцу шкафа, то вы оказывались 
сразу на заваленной обломками улице: в эту часть дома недавно попала бомба. 
Комната имела и еще одну особенность: на лестнице, которая в нее вела, 
отсутствовала ступенька. Самое удивительное, что никто из нас ни разу не упал с 
этой лестницы, даже в те дни, когда на остров прибывала партия джина. Линч 
обладал беспримерной способностью ко сну. Вернувшись из очередного похода, он