дома, без приглашения на какую-нибудь вечеринку. Прибытие команды ENSA 
(ассоциации зрелищных мероприятий для военнослужащих) вызвало куда большее 
оживление, чем могло бы вызвать появление вражеского соединения. Вспоминаю, что 
однажды один из воздушных налетов совпал по времени с приездом новой группы 
артисток: тогда стоило большого труда заставить людей принять всерьез первое из 
этих событий. 

Иногда оказывалось возможным совершать набеги на испанский берег; в этих 
случаях проблема валюты решалась окольными путями. Итальянский консул в 
Альхесирасе, порте, расположенном от нас на другом берегу Гибралтарской гавани, 
снимал комнату в отеле "Королева Кристина", причем окна этой комнаты выходили 
на пролив. Это давало ему возможность наблюдать за всеми передвижениями судов 
по морю, как с заходом в Гибралтар, так и мимо него. Я вспоминаю свой 
воскресный набег на Альхесирас - вместе с двумя другими офицерами в перерыве 
между боевыми дежурствами. Там мы и наелись, и напились, а также неплохо 
развлеклись наблюдением за консулом через то самое окно, в которое он наблюдал 
за кораблями. Хотя, разумеется, сам он слишком привык к подобным демонстрациям, 
чтобы испытывать чувство неловкости. В целом же нейтральная Испания оказалась 
прекрасна. Мы старались не упустить ни одной доступной нам радости. Нужно 
помнить, что в это время Испания, Португалия, Швейцария, Турция и часть России 
оставались единственными местами на карте Европы, более или менее свободными от 
фашистской оккупации. Я не случайно говорю "более или менее", поскольку из всех 
Скандинавских стран захвачена была лишь Норвегия, однако наши друзья в 
Северо-Западной Европе не могли свободно и открыто поддерживать нас. 

Я никогда не забуду увеселительную прогулку на испанский берег, которая 
подарила нам всем очень приятный день, но оказалась последним "выходом на сушу" 
для моих товарищей. На следующей неделе мы все выходили в море. Маккензи пропал 
без вести на субмарине "Р.222" где-то у берегов Неаполя, а Сэм Форд утонул в 
заливе Таранто на "Траваллере". 

Нашей плавучей базой в Гибралтаре вновь оказался мой старый друг судно 
"Мэйдстоун", и, к счастью, мне там опять досталась каюта в офицерском отсеке. В 
то время, когда база существовала отдельно от подводного флота, которому 
принадлежала, но не использовалась из-за малого числа субмарин, плавбаза 
принимала других постояльцев. Когда началась наша новая строительная программа, 
возобновилась поставка различного оборудования и вновь началось снабжение всем 
необходимым, а также когда вновь вступили в действие наши флотилии, эти люди 
съехали из кают, однако оставили после себя наследство. На судне степы кают 
были отделаны деревянными панелями, в которых весьма приятно себя чувствовали 
клопы, несмотря на все усилия капитана и корабельных плотников извести их. К 
этому времени я уже оказался самым старшим среди офицеров и по званию, и по 
возрасту, поэтому мне досталась лучшая на плавбазе каюта. В то время как другие 
страдали от того, что их каюты переворачивали вверх дном, поливали и окуривали 
всяческой химией, я наслаждался неприкосновенностью. Не стоит сомневаться в том,
 что в плачевном санитарном состоянии надо винить не сами каюты, а их жильцов. 
Когда я наконец освободил каюту, ее тут же занял ликующий преемник. Однако его 
быстро постигло разочарование. Я слышал, что он не выдержал и одной ночи: клопы 
совершили на него массированный налет. Очевидно, даже клопы имеют свои 
стандарты эпикурейской жизни, которым я по каким-то параметрам не 
соответствовал. 

И командир базы "Мэйдстоун", и офицеры имели много проблем и помимо клопов. 
Восьмая флотилия все еще оставалась главным образом транзитной базой для 
субмарин. "Р.211" стала первой из подводных лодок Королевского военно-морского 
флота, которые действительно ей принадлежали, хотя лодки другой флотилии к тому 
времени уже создали оперативное ядро. Большей частью плотный поток субмарин 
присоединялся к ней на своем пути дальше на восток, и время от времени 
какой-нибудь покрытый шрамами ветеран, с командой, увенчанной лаврами и славой, 
навещал ее на обратном пути домой. Я могу вспомнить только два таких визита за 
все время моего пребывания в гавани в течение тех четырех месяцев, пока мы 
базировались в Гибралтаре на "Мэйдстоуне". Одной из таких лодок стала "Торбэй", 
под командованием Тони Майерса, а второй - "Сокол", субмарина, построенная в 
Британии, которой командовал Борис Карницкий, с польской командой, в полном 
составе ушедшей с Балтийского моря в 1939 году. Лодка "Сокол" серьезно 
пострадала при бомбардировке на Мальте, но Борис все-таки сумел вывести ее и 
залатать - так что оказалось возможным как-то передвигаться по морю. Борис был 
моим старым другом и остроумным рассказчиком с оригинальным видением мира; но 
то глубокое восхищение, которое мы испытывали по отношению и к самой субмарине 
"Сокол", и к его галантной польской команде, основывалось вовсе не на его 
версии их приключений. 

И возвращение с войны, и поход на войну на маршруты снабжения генерала Роммеля 
становились поводом для празднования. Бедная база "Мэйдстоун" явно устала от 
бесконечных вечеринок, которые надламывали офицеров и вторгались в менее 
выигрышные, но бесконечно важные обязанности младших чинов - тех, кто старался 
сделать все необходимое для подлодок и экипажей, приписанных к этой 
замечательной базе. Это правда, что автогонщики выполняют чрезвычайно сложную 
работу, к тому же сопряженную с риском для жизни, и в случае успеха получают 
деньги, славу и признание, но без разработчиков, техников и тренеров машины