Очень скоро встала серьезная проблема: как нам отделаться от наших дорогих 
гостей; с одной стороны, они не имели ни малейшего желания идти с нами в Англию,
 а с другой - терпеть присущий им запах рыбы оказалось очень тяжело. Погода 
портилась, и сейчас, когда нам так остро понадобился какой-нибудь траулер, в 
поле зрения не оказалось ни одного: все исчезли, как по команде. Нам же 
предстояло уже на следующий день прекратить патрулирование. Однако вскоре после 
полуночи мы все-таки обнаружили небольшой траулер. Даниэль признал его 
безвредным, и мы подошли и потребовали спустить шлюпку. Погода стояла 
отвратительная, судно оказалось очень маленьким, поэтому его команда высказала 
вполне понятное нежелание это делать. 

Стало очевидно, что ситуация требует лучшего владения французским языком, чем 
то, которым мог похвастаться я. 

Я послал за капитаном потопленного нами траулера и объяснил ему сложившуюся 
ситуацию: если это судно не забирает с субмарины его самого и его людей, то они 
идут вместе с нами в Англию. Их выбор определялся страхом за судьбу семей; сами 
же они изъявили полную готовность сражаться с фашизмом и уверяли нас, что мы 
могли рассчитывать на их помощь и во время оккупации. А до этого оставалось еще 
три года. Интересно, сохранили ли они свой энтузиазм до открытия второго фронта,
 то есть до высадки американских войск в Нормандии. 

Капитан, выразив полное удовлетворение тем фактом, что погода не слишком плоха 
для траулера, выскочил наверх и начал объясняться по-французски весьма 
решительным тоном. Я помню, как он сказал, что "был потоплен англичанами...", и 
еще добавил, что, если они не подчинятся, с ними произойдет то же самое. 
Траулер подчинился моментально. Спущенной с траулера шлюпке пришлось сделать 
три рейса, и несколько раз ее едва не залило волнами, но зато в последний рейс 
она отплыла под громкие крики "Vive 1'Angleterre!" ("Да здравствует Англия!"). 
Таким образом "Силайон" распрощалась со своими весьма галантными гостями. 

* * * 

В то время как бретонские рыбаки выражали бурный энтузиазм по поводу погружения 
на дно своих судов в интересах победы над фашистской Германией, их руководитель 
вовсе не выражал радости. Старый маршал Петен давно перешагнул тот возраст, 
когда какое-нибудь действие приносит радость. Мне сказали, что Петен передал 
Черчиллю свой персональный протест. Я не знаю, соответствовало ли это правде, 
однако в высших сферах действительно поселилась тревога. Макса Хортона 
допрашивали, какого черта одна из его субмарин свирепствует и портит отношения 
с Францией, да и много чего еще. 

Макс вызвал своего штабного офицера по безопасности, офицера с блестящими 
способностями и обладающего энциклопедической образованностью. Он даже знал о 
существовании сборника приказов и о данном конкретном приказе в частности, хотя 
больше, казалось, о его существовании никто и не подозревал. Моя репутация 
оказалась спасенной. Макс же признался мне, что его удивило не столько то, что 
я топлю рыбацкие суда, но то, что прочитал и выполняю письменные инструкции. 
Однако больше мне не следует этого делать, сказал он, имея в виду, что я не 
должен топить рыбацкие суда. 

Несколько бретонских рыбаков, несмотря на угрожающую им опасность, отсутствие 
комфорта и потерю собственности, продолжали приветствовать нас криками "Да 
здравствует Англия!", в то время как море грозило поглотить их суденышко. Они 
наконец увидели хоть какие-то, пусть и небольшие, действия со стороны тех, на 
кого возлагали надежду в связи со своим освобождением. Но далеко в Лондоне 
военные, которые сидели в кабинетах и руководили действиями в стерильной 
атмосфере, совершенно далекой от плоти и крови человеческой натуры, 
рассматривали мои действия как удар по "сердечному согласию". 

Я очень переживал, что и в наши уже не доисторические времена продолжает 
существовать непреодолимая пропасть между теми, кто правит, и теми, кем правят. 
В те дни, когда лидеры в политике еще оставались и лидерами среди своих людей, 
когда в битву вступали сами короли, они хорошо знали, о чем думают их люди. 

* * * 

Во время нашего следующего патрулирования Даниэль приехал в Блокхауз, чтобы 
присоединиться к нам. На побережье им занялся начальник разведывательного 
управления, и он периодически исчезал и появлялся на транспортных судах 
адмиралтейства. Мы с ужасом увидели, что он одет в великолепный костюм, рядом с 
которым потрепанная одежда, которую мы носили в походах, выглядела еще хуже, 
чем была. По пути вдоль Ла-Манша нам пришлось зайти в Дартмут, чтобы забрать 
там автоматы Томпсона и другое снаряжение для движения Сопротивления, однако 
груз запаздывал. Меня пригласили на обед в военный колледж, и я взял с собой 
Даниэля. С огромным интересом он рассматривал картины с изображением морских 
баталий, которыми оказались увешаны стены колледжа, и в конце концов словно 
стал на якорь напротив одной, которую принялся рассматривать с восхищенным 
вниманием.