потребностями. В темноте следовало держаться подальше от берега. А утром, еще 
до рассвета, после того как всю долгую зимнюю ночь приходилось бороться с 
ветрами и волнами, не зная своих точных координат, нужно было подбираться как 
можно ближе к невидимому берегу, чтобы максимально сократить дистанцию 
подводного хода при дневном свете. Тяжелое и хлопотное это было дело - подойти 
к крутому неосвещенному скалистому берегу, о котором эхолот очень неохотно 
предупреждал заранее. Поэтому каждый корабль, который удавалось потопить, 
доставался нам дорогой ценой. Слишком часто походы заканчивались ничем. 

Однажды мне пришлось пережить столь же неприятную встречу с танкером, какую уже 
пережил однажды в других условиях - южнее, в Ставангере, и летом. Корабль 
неожиданно появился из снежного облака и, прежде чем видимость оказалась 
достаточной для залпа, также неожиданно пропал в следующем. Я напрасно потратил 
две драгоценные торпеды, выпалив их вслепую в то место, где мог находиться 
танкер. Должен признаться, что сделал это скорее от злости, чем в ожидании 
результата. 

Хочу рассказать, каким интересным способом мы потопили вражеский корабль возле 
Стадлэнста, тем более что история эта имела интересное продолжение. Корабль 
огибал мыс в сумерках и как раз перед нашим залпом включил навигационные огни. 
Это оказалось грузопассажирское судно небольшого размера, поэтому я использовал 
одну из самых плохоньких торпед. Производство торпед еще не поспевало за 
потребностями, поэтому мы не брезговали старыми, которые уже оказались 
списанными для тренировок в мирное время. По какой-то причине старая боеголовка 
не сработала должным образом, раздался маломощный щелчок, корабль, хотя и 
остановился, тонуть явно не собирался. Мы подошли ближе, чтобы прикончить его 
из пушки и таким образом сэкономить одну торпеду. 

Прежде чем открыть огонь, я послал международный сигнал "Покинуть корабль" и с 
некоторым удивлением получил от весьма любезного и игривого норвежского 
капитана ответ по-английски: "Спасибо". 

Пока мы ждали, чтобы шлюпки отчалили, орудийный расчет совсем замерз. У многих 
скандинавских кораблей названия написаны большими буквами почти посередине 
борта, напротив машинного отделения, и я отдал приказ оружейному наводчику 
Эпплтону целиться "в надпись" (writing). 

Ему же послышалось, что я распорядился целиться в фонарь (lighting), и с 
меткостью аса он с первого же удара снес носовой фонарь правого борта. После 
нескольких выстрелов мы оставили корабль горящим и идущим ко дну, в то время 
как шлюпки, на которых, насколько я понимаю, находилось немало немецких солдат, 
шли к берегу. 

Помню, в ту ночь разыгрался самый яростный шторм из всех, которые мне довелось 
увидеть. Высоко над нами из темноты надвигались огромные водяные горы, словно 
имея намерение поглотить лодку. Постоянно казалось, что мы не успеем справиться 
с одним чудовищем, чтобы достойно встретить следующее. Насосы работали без 
перерыва, не позволяя вытечь основному балласту. Нам требовалась вся 
максимальная плавучесть, которую мы могли получить. Но ведь субмарина, хотя она 
и вечно мокрая с головы до хвоста, представляет собой великолепное морское 
существо: как только нам удалось зарядить аккумуляторную батарею, мы тут же 
нырнули. При погружении в сильный шторм всегда существует опасность повредить 
рубку, поскольку корпус подвергается мощным ударам еще до того, как успеет 
погрузиться на глубину. Проблема заключается в том, что необходимо точно 
выбрать единственно верный момент. Все прошло удачно, но я и сейчас помню, что 
даже на глубине 100 футов лодку все еще раскачивало. Обычно уже на глубине 50 
футов вы не ощущаете волнения моря. 

* * * 

Через несколько лет я обедал с норвежским офицером-подводником в Блокхаузе; он 
прибыл на пассажирском пароходе, и я поэтому получил возможность поговорить с 
его капитаном. Этот капитан рассказал, как во время войны возле Стадлэнста его 
судно потопила британская субмарина, причем команде было предоставлено 
дополнительное время для эвакуации команды. В том случае я был уверен, что 
воздушного налета не будет, поскольку условия казались слишком неблагоприятными 
для самолетов, и дал команде судна это время. Поэтому, как оказалось через 
несколько лет, капитан Гаусдаль совершенно сознательно сказал мне тогда 
"спасибо". 

Немногие из смертных, имея перед собой перспективу неприятной, нелегкой и 
довольно опасной шлюпочной "прогулки" в зимнем Северном море, в то время как их 
судно тонет от вражеского обстрела, способны найти время для человеческой 
вежливости, оценив риск, который другой берет на себя ради них. 

* * * 

Пока я разгуливал в Байте, мне пришлось пережить забавный случай - меня 
арестовали как германского шпиона и отправили в тюрьму в Морпете. У нас с 
Марджори была в Байте небольшая квартира, и, когда я оказывался в гавани, мы