выглядели сравнительно комфортными, меня неоднократно критиковали за то, что 
дерзко всплывал среди бела дня в опасных водах, чтобы проветрить лодку. Я знаю, 
зачастую необходимости в этом не было, но я уже не мог подавить в себе глупую 
тревогу, что нас может застать врасплох недостаток воздуха. Тревога эта 
родилась именно у берегов Норвегии, когда основной заботой командира были не 
мины, не авиационные бомбы, не глубинные бомбы, не навигационные опасности, а 
воздух, которым дышат его люди. 

Мы еще раз направились в пролив Скагеррак, и поскольку заслужили репутацию 
способных к выживанию ребят, то, что позднее обычно становилось достаточно 
сомнительной честью в походах, в то время рассматривалось как здоровое начало. 
Наши потери заставили нас вывести субмарины из этих вод, а сама идея состояла в 
том, чтобы вызвать тревогу в рядах вражеского противолодочного флота и таким 
образом заставить его распылить свои усилия, вместо того чтобы 
сконцентрироваться на Атлантическом побережье Норвегии, где ситуация казалась 
менее суровой и куда нам волей-неволей пришлось перенести наши подводные усилия.
 

Переход через Северное море прошел без приключений и, как обычно, совершался по 
поверхности. Риск атаки со стороны вражеской авиации и подводного флота 
признавался умеренным, поэтому с нашими небольшими силами мы не могли позволить 
себе тратить время на медленный переход на глубине. Однако на третий день 
похода, видя норвежский берег, мы перешли в подводное состояние, хотя пока еще 
и не пересекали вражеские корабельные маршруты. Единственное, что напоминало о 
нашем пребывании во вражеских внутренних водах, - это все увеличивающееся число 
противолодочных кораблей. День казался спокойным, свободные от вахты люди спали,
 и все лампы и приборы, кроме самых важных, были выключены в целях экономии 
драгоценной электроэнергии. Тускло освещенная подводная лодка двигалась в 
тишине, нарушаемой только жужжанием приборов, контролирующих глубину погружения,
 да периодического характерного звука центробежной помпы, когда офицер 
наблюдения Боукер поднимал и опускал перископ. 

Внезапно раздалась команда к погружению, и Боукер доложил мне: 

- Немецкая подлодка всплыла за нашей кормой. 

Через считаные секунды все уже были на местах; Сарл, ответственный за 
техническую готовность, проводивший у своих орудий день и ночь, приводил 
торпеды в боевое состояние; лодка тряслась и становилась на дыбы из-за резкого 
переложения рулей и дачи хода "полный вперед" - попытка быстро развернуть лодку 
и нацелить наши орудия прежде, чем вражеская субмарина, зеленый 500-тонный 
гигант, пройдет мимо. Она находилась всего в 300 ярдах от нас: для ее экипажа 
этот день явно оказался счастливым. 

В перископ я видел на ее мостике людей; они удалялись, и каждая минута 
приносила им все больше безопасности. Трудолюбиво и безумно медленно набегали 
на прицельной шкале градусы: почти на 180 градусов должна развернуться 
подводная лодка, а с ней и ее торпедные аппараты. 

Если бы хоть один торпедный аппарат стоял у нас на корме или же мы имели бы 
хоть какое-нибудь из современных приспособлений, которые в то время были уже у 
всех подлодок, кроме британских, все прошло бы куда легче; но нам все еще 
приходилось разворачивать весь корпус лодки, чтобы нацелить торпедный аппарат в 
нужном направлении, а погруженная субмарина очень лениво слушается рулей, хотя 
"Силайон" в этом отношении была куда покладистее остальных. Немецкая подлодка 
всплыла в самой неудобной для нас позиции, а затем продолжила движение в самом 
неудобном направлении. И когда мы наконец-то развернулись, в поле зрения 
осталась всего лишь ее быстро убегающая узкая корма, в которую нам и 
приходилось целиться. И все-таки вражеская подлодка, пусть и стремительно 
удаляющаяся, стоила того, чтобы попытаться ее подстрелить. Торпеды пошли. 

Через три минуты, когда стало ясно, что чудо на сегодня не запланировано и 
торпеды не попали в цель, "Силайон" всплыла на поверхность и ввела в действие 
свою артиллерию. Через несколько секунд вылетел первый снаряд, но его 
траектория оказалась слишком короткой. Взрыв раздался в 400 ярдах от нас, а это 
представляло собой лишь десятую часть необходимой дальности до вражеской лодки. 
Второй залп - и, несмотря на вертикальную коррекцию Табби Кроуфорда, снаряды 
упали еще немного ближе. 

Вопрос о неправильной наводке орудий отпадал. Эпплтон, орудийный наводчик, был 
настоящий Дик Мертвый глаз. Но у нас на борту служил новый наводчик - ведь то 
были дни, когда людей на флоте не хватало, и их приходилось брать буквально со 
стороны, и зачастую времени на их обучение отводилось совсем мало. В 
возбуждении первого боя парень забыл все уроки и инструкции и поставил прицел 
на 400 ярдов вместо положенных в данном случае и приказанных 4000 ярдов; поток 
проклятий с мостика уже не смог успеть стимулировать его разум до того, как 
вражеская подлодка ушла на глубину, очевидно, чтобы отпраздновать счастливый 
для себя и неудачный для нас день. В любом случае наши 3-дюймовые снаряды не 
нанесли бы ей серьезного вреда, но мы могли бы вывести из строя мостик или 
перископ или заполучить кого-то из ее офицеров - в те дни начала войны это