В следующее воскресенье рулевой без всяких предварительных инструкций доложил, 
что экипаж готов к молитве. На мой вопрос об отсутствующем молитвеннике он 
ответил, что книга найдена. Ее действительно тут же принесли, несколько 
утратившую внешний лоск от пребывания в трюме. Прошлый раз мы пропустили 
молитву, и неделя выдалась крайне тяжелой и неудачной это явно был плохой знак. 
И больше никогда, ни на "Силайон", ни на "Сафари", мы не пропускали воскресную 
службу. Нельзя испытывать судьбу. 

Думаю, что большинство подводников были очень суеверными, особенно первое время.
 Многие из нас имели особую одежду, какие-то талисманы, без которых никогда не 
вышли бы в боевое патрулирование. А во время этого похода я привнес новый фетиш.
 

30 июня, день нашего выхода из пролива Скагеррак, стало датой объявления о 
повышении в звании командиров. Это продвижение по службе, от которого во многом 
зависела карьера, было выборочным и проходило на конкурсной основе, поэтому для 
заинтересованных лиц, каким являлся и я, день этот представлял собой огромную 
важность и был исполнен волнений. Для меня же он означал переход в ранг 
командера{11}, что позволяло носить на фуражке медную кокарду. Но в тот 
конкретный день 30 июня никакие даты не казались мне важными: когда все 
внимание сосредоточено на ежеминутном выживании, ни карьера, ни продвижение по 
службе никого не волнуют. Именно в тот день нам пришлось ретироваться без 
погружения. Однако мимо других эта дата явно не прошла. Кларк, офицер по 
личному составу, явился на мостик с ракетой, а с ним лейтенант Мэрриотт, 
несущий в руках мою морскую фуражку, козырек которой был украшен сделанными из 
меди дубовыми листьями. Явился и подарок в виде медного подноса, также 
исполненного в форме уставной морской фуражки. Так что мои товарищи 
предвосхитили выбор палаты лордов. 

Фуражка с дубовыми листьями сопровождала меня в каждом из последующих патрулей, 
а когда через три года я покидал "Сафари", товарищи попросили меня оставить ее 
на лодке. Именно эти талисманы - фуражка и игрушечная собачка, подаренная мне 
матерью, - были со мной во всех боевых походах; а еще молитвенник, который мать 
дала мне после этого похода. 

Вообще надо сказать, что я возлагал свои надежды на целый арсенал талисманов: 
так, например, на шее у меня всегда висела цепочка с причастия моей жены, а на 
ней - англиканский святой Кристофер и католическое святое сердце. Каждому ведь 
хочется вернуться домой с победой. 

Глава 8. 

Столкновение 

27 июля 1940 года "Силайон" вышла из Розита в свой восьмой боевой поход. Погода 
стояла великолепная - весьма подходящая для прогулок на яхте, - как и на 
протяжении всего этого столь ужасного для наших субмарин лета. Пока мы 
продирались сквозь наши минные поля в Северном море, северное сияние 
демонстрировало нашим взорам самые роскошные картины. Весь небосклон казался 
задрапированным огромным занавесом всех возможных цветов и оттенков, от 
розового до пурпурного, с искрами золота. Этот занавес качался и переливался по 
небу в бесконечном взволнованном движении. 

Почему-то так случилось, что весь ужас того мрачного лета, стоившего нам 
половины флотилии, оказался забытым. Прозрачное море, без единой волны, чтобы 
спрятать нас от врагов, летающих в небе; безоблачное небо, так редко темневшее 
в тех северных широтах, чтобы послать нам спасительный щит невидимости, 
которого мы дожидались, чтобы зарядить батареи; непреходящая тревога о том, 
когда мы сможем подняться, чтобы пополнить запасы сжатого воздуха и 
провентилировать лодку - ведь люди дышали шумно, словно собаки, высунувшие 
языки, задыхаясь от углекислого газа и испарений; заунывно повторяющиеся 
призывы базы, взывавшие то к одной, то к другой лодке флотилии с призывом 
сообщить свои координаты, - верный признак того, что еще с одной из субмарин 
потеряна связь. Все эти трудности и неприятности сейчас выглядят как далекие и 
нереальные воспоминания. Ярким пятном в памяти остается красота норвежского 
берега тем летом. Возможно, природа, выставившая против наших подлодок все свои 
карты, решила вознаградить нас именно таким способом. А может быть, так 
казалось именно мне и именно тогда - в то время, которое я ни за что не хотел 
бы пережить вновь. 

Оглядываясь назад, я вижу, что поистине наслаждался морской подводной войной, 
как полагалось профессиональному вояке; в Средиземном море получил столько 
волнений и напряжения от большой охоты, сколько за огромные деньги не смог бы 
купить ни один миллионер. 

Но для командира субмарины то лето 1940 года стало поистине кошмарным адом; мне 
кажется, что только двое из командиров наших передовых лодок, прошедших через 
то лето, сумели полностью восстановиться. Не буду говорить от имени Билла Кинга,
 но мне кажется, что он, как и я, уже никогда не стал тем командиром, каким мог 
бы стать. Некоторое время спустя, в Средиземном море, где условия для субмарин