Любой гость амстердамского отеля "Хилтон" рассчитывает на вкусный ланч в 
вестибюле гостиницы, но во вторник 7 февраля 1995 года всех их постигло 
разочарование. Красивый фонтан не работал, висело извещение, что он перекрыт на 
профилактический ремонт. Кроме того, большинство холлов было также перекрыты 
канатами с табличками "Проводится уборка". Как в большинстве отелей "Хилтон" по 
всему миру, менеджер амстердамского "Хилтона" был агентом местной тайной 
полиции. Сотрудники BVD попросили его временно переставить в холле всю мебель, 
а единственный стол в центре оснастить подслушивающим устройством. Чтобы за 
него не уселись случайные посетители, там устроилась пара переодетых 
полицейских, изображавших из себя бизнесменов. Остальные столики заняли 
настоящие бизнесмены, офицеры нидерландской и английской разведок, в том числе 
Бэджер, сотрудник гаагской резидентуры и пара сотрудников из английской 
разведслужбы. Когда самолет, в котором летела Кидди, приземлился, а она встала 
в очередь на рейсовый автобус, чтобы добраться до центра Амстердама, в 
"Хилтоне" все было готово к ее приему.

Однако, едва Кидди появилась в отеле, скрупулезно составленный план начал 
давать сбои. Она не заметила, как два бизнесмена, сидевшие за столиком с 
подслушивающим устройством встали и ушли, освободив для нее стулья. Вместо 
этого Кидди взглянула на действующий забитый посетителями кафетерий. Он ей не 
понравился, и она спокойно направилась к огороженному канатом сектору, 
отстегнула один канат с надписью "Проводится уборка" и села в этом секторе. 
Из-за возникшей кутерьмы сотрудники BVD чувствовали себя неловко перед гостями 
из МИ-6. Они из кожи вон лезли, чтобы как-то исправить сложившуюся ситуацию. 
Один из офицеров с кейсом в руке, где был спрятан микрофон направленного 
действия, бесцеремонно захватил столик неподалеку от того сектора, где за 
канатом сидела Кидди. Когда через десять минут приехал Фахд и присоединился к 
ней, офицер умудрился сделать несколько записей. Несмотря на то, что микрофон 
направлялся встроенным микрокомпьютером, ничего не получилось. Микрофонная 
пленка оказалась негодной. Все, что мы смогли во время этой встречи, – это 
сделать спрятанным в кейсе фотоаппаратом несколько снимков, на которых Фахд 
передает Кидди толстую пачку бумаг.

К счастью, пара дней, потраченных Бэджером на подготовку операции в сумасшедшей 
спешке, все же не пропали даром, поскольку другая часть плана осуществилась 
гораздо глаже. Как и намечалось, все прибывшие в аэропорт Стэнстед пассажиры 
были задержаны и подвергнуты досмотру. Кидди стояла в хвосте очереди, всех 
впереди стоящих пропустили без замечаний. Наконец подошла и ее очередь. Пока 
один таможенник старательно копался в ее ручной клади, отвлекая ее внимание 
досмотром личных вещей, другой таможенник быстро просмотрел ее кейс. Найдя там 
переданные Фахдом бумаги, он переснял их на ксероксе, установленном под 
прилавком для досмотра, а затем быстро положил оригиналы обратно в кейс. Как мы 
и думали, они оказались ценными разведданными, что только укрепило решимость 
руководства сделать все, чтобы уговорить Константина представить меня Кидди 
напрямую.

Спустя пару дней я сидел за своим столом в Воксхолл-кросс, изучая скопированные 
документы и пытаясь понять техническую спецификацию оборудования, и в этот 
момент у меня на столе зазвонил телефон. Звонила Сара.

– Хэлло, дорогой. Ну как там твоя Манипенни? – засмеялась она.

Но я сразу же почувствовал, что что-то не так. Голос ее звучал тихо, хотя она и 
хорохорилась.

– Что-то случилось, так? – спокойно спросил я.

– Да, – ответила она, – снова рак.

Этим утром она проходила медицинский осмотр. Врачи обнаружили, что метастазы 
проникли в лимфатическую систему, и ее снова немедленно положили в больницу для 
проведения курса химиотерапии. Она не сказала об этом, но я почувствовал по ее 
голосу, что надежды на выздоровление почти нет. Спустя два месяца она умерла.

Положив телефонную трубку, я обхватил голову руками, чувствуя оцепенение и 
слабость, хотелось даже кричать. Работа показалось мне никому не нужной и 
бесполезной, и я брезгливо смахнул бумаги со стола. На часах было полпервого, в 
это время бар в офисе уже должен быть открыт. Во время ланча я никогда не 
выпивал, но сейчас можно сделать исключение. Прихватив с собой из бара бутылку 
пива "Фостерс" я присел на деревянную скамейку в уголке открытой террасы с 
видом на Темзу и на здание парламента. Был весенний день, солнце уже припекало, 
с реки дул свежий легкий ветерок. И все же погода не радовала меня. Я думал о 
Саре в больнице, о разорванной на куски женщине в Боснии, мне было трудно 
удержаться и не плакать. Прошло некоторое время, прежде чем мне удалось 
собраться с мыслями. Не было никакого смысла сидеть снова за столом после 
перерыва на ланч. Я подошел к Бэджеру, стоящему на балконе; вместе с коллегами, 
и попросил разрешения уйти с работы.

– А не можете ли вы назвать причину? – спросил он.