– И что же? – отвечал ему я. – Вы хотите сказать, что в задачи МИ-6 не входит 
создание проблем правительству страны, не так ли?

– Есть другие каналы для передачи подобной информации, – заметил Джадд с 
мрачным видом.

– Какие именно? – Ни о каких других каналах на курсах ION ЕС нам не 
рассказывали.

– Шеф решил присвоить этому делу статус суперсекретного, а это значит, что о 
нем будет доложено только премьер-министру. А ваше донесение я приказываю 
уничтожить. – Джадд протянул мне бланк, в котором я должен расписаться, чтобы 
донесение было официально списано в макулатуру. И хотя я знал, что поступаю 
неправильно, выбора у меня не было, и я подписал бумагу.

– И вы не должны никому рассказывать ни о донесении, ни о его содержании, – 
добавил Джадд угрожающе, когда я уже собирался уходить.

Вероятно, не случайно уже через несколько дней мне позвонил секретарь 
начальника департамента кадров и сообщил о моем переводе из UKA.

– Мы подобрали для вас интересную работу за рубежом, – сказал секретарь. – 
Начальник нашего отдела сам сообщит вам о деталях во время личной встречи.

Новость о том, что я получил первое назначение на длительную работу за границей,
 обрадовала меня, хотя к радости примешивалось огорчение, что мне снова 
предстоит иметь дело с Фаулкруком, который после должности руководителя 
направления в отделе SOV/OPS был назначен начальником департамента кадров.

– Мы решили отправить вас резидентом в Боснию, – объявил Фаулкрук, когда мы с 
ним встретились. – По нашему мнению, вы накопили идеальный опыт, чтобы занять 
этот пост. В зоне боевых действий пригодятся навыки, полученные вами в 
территориальной армии. Кроме того, вы много узнали об этом конфликте, вплотную 
занимаясь им в последние шесть месяцев. Через две недели принимайте дела у 
Кеннета Робертса. Не слишком много времени на подготовку, но, я уверен, вы 
справитесь.




Глава 9. В опасности





За долю секунды до того, как взрывной волной меня бросило на землю, я услышал 
пронзительный визг снаряда, так что я знал, что останусь в живых. За несколько 
дней до того этими познаниями поделился со мной Харрис, двенадцатилетний 
уличный мальчишка, маленький мошенник и ветеран трехлетней осады Сараево 
сербами. Он зарабатывал на жизнь, болтаясь у сараевской гостиницы "Холидей", 
где "охранял" автомашины журналистов и сотрудников службы помощи. Если в его 
услугах не нуждались, то за ночь с машин исчезали "дворники", антенны – словом, 
все, что можно было снять. Прихлопывая в грязные ладошки и выразительно 
посвистывая сквозь выбитые зубы, он на подобии английского объяснил, что если 
приближающийся снаряд свистит, то упадет далеко и не причинит вреда. Эти его 
слова первыми пришли мне на память, когда я понемногу пришел в себя.

Всего за несколько минут до взрыва на безлюдном углу улицы в центре Сараево 
меня высадил усатый сержант из английского подразделения, сказав, что вернется 
через три часа, а затем, в случае моей неявки, будет на месте встречи каждый 
час. Грубовато пожелал мне удачи и скрылся в сумерках раннего зимнего вечера.

Когда красные хвостовые огни бронированного "лендровера" с обозначением 
UNPROFOR на борту исчезли вдали, я проскользнул в темную подворотню, чтобы дать 
привыкнуть глазам к темноте; через десять минут я должен быть у DONNE, самого 
важного агента МИ-6 в Сараево. Небритый, бедно одетый, в надвинутой на лоб 
мягкой шляпе, я выглядел как один из жителей Сараево, служащий в UNPROFOR, 
которого после работы подбросил знакомый солдат. Для дополнительной маскировки 
в левой руке я тащил двадцатипятилитровую полиэтиленовую канистру, такую же, 
какие были у сараевцев, постоянно набиравших воду из общественных водоразборов. 
На правом плече – парусиновая сумка с записной книжкой и карандашом, 
магнитофоном "Петтл", и, кроме того, бутылкой "Джонни Уокера" с черной 
этикеткой и четырьмя сотнями сигарет "Мальборо", подарками DONNE.

При всей моей безобидной внешности существовала опасность обычной проверки 
документов торчавшими на углах улиц боснийскими полицейскими. Я с беспокойством 
нащупал в грудном кармане поддельное удостоверение сотрудника G/REP и грязную, 
обернутую в целлофан табличку со словами "Ja sam gluh i nijem", 
по-сербскохорватски: "Я глухонемой". Это была старая избитая уловка, но,