незадолго до начала Первой мировой войны, исключительно для того чтобы 
британские инженеры перестали помогать Германии перестраивать свой 
военно-морской флот. Я с трудом мог вообразить свидетеля вроде Редда, 
утверждающего, что Германия все еще является потенциальным врагом.

– Но мы можем вас заверить, Ричард, что никто, кроме нас, не узнает о том, что 
это вы нам помогли, – настаивала Гаябски. Именно так нас учили говорить 
потенциальным информаторам, и я отлично знал, что это неправда.

– Но даже если я соглашусь сотрудничать с вами, – ответил я, – как я могу быть 
уверен в том, что вы потом тоже мне поможете? Я помогал швейцарской полиции и 
где я теперь?

Кугель и Гаябски не нашлись что ответить.

Хотя по дороге в Констанц я думал, что надолго в Германии не задержусь, но 
общение с представителями BfV убедило меня в том, что лучше остаться здесь. 
После того как немцы пытались меня завербовать, вряд ли они будут донимать меня 
по просьбе МИ-6. Поскольку в Констанце была языковая школа, я решил пойти туда 
учить немецкий, чтобы иметь возможность найти здесь работу. Я снял комнату и 
начал проходить интенсивный курс немецкого языка, занимаясь по четыре часа в 
день. Жизнь в стране, входящей в состав Европейского Содружества, имела свои 
преимущества. В отличие от Швейцарии в Германии мне не требовалось специальное 
разрешение на работу или проживание, потому что мой британский паспорт 
автоматически давал мне эти права. Я зарегистрировался как постоянный житель, 
открыл счет в банке, получил собственный телефонный номер и даже купил машину. 
Маленькая подержанная БМВ, проданная мне дилером в Гамбурге, обеспечила мне 
мобильность, и, если бы мне потребовалось быстро уезжать, то не пришлось бы 
бросать многие свои вещи, как это случилось в Швейцарии.

В течение следующих нескольких месяцев Кугель и Гаябски еще не раз связывались 
со мной, и мы два раза вместе обедали. Они все еще пытались убедить меня 
рассказать об ORCADA или о других операциях США и Британии, направленных против 
Германии. Наконец они поняли, что сотрудничать с ними я не буду, и объявили, 
что наша встреча в сентябре будет последней. Я ощутил облегчение, когда они 
сказали, что я могу остаться в Германии и они больше не будут меня беспокоить.

Как-то в одно из воскресений сентября по дороге из Австрии, куда я ездил на 
день, я сбился с пути и заехал на швейцарский пограничный пункт рядом с 
Брегенцом. Когда я осознал свою ошибку, ко мне в окно уже стучался пограничник, 
требуя документы. Я опустил стекло.

– Nein, nichts (нет, у меня их нет – нем.), – с искренним видом произнес я и 
попытался выехать с контрольного пункта. Но это только усилило подозрительность 
пограничника, и он загородил мне дорогу.

– Ausweis, – рявкнул он, протягивая руку за моим паспортом.

Выхода у меня не было, я отдал свой паспорт, и он ушел в караулку. Несколько 
минут спустя из нее вышли двое, вытащили меня из машины и бросили в камеру. 
Полиция приехала через два часа. Они тщательно меня обыскали, надели наручники 
и отвезли в полицейский участок. День, проведенный в камере швейцарского 
полицейского участка, не доставил мне особенных неудобств. Камера была 
комфортабельная, с чистым постельным бельем и сияющими чистотой туалетом и 
раковиной. А на кровати лежали аккуратно сложенное полотенце и кусок мыла, 
прямо как в "Хилтоне".

К октябрю я уже довольно свободно говорил по-немецки и нашел работу в качестве 
репетитора по математике в одной богатой немецкой семье в маленьком городке на 
юге Баварии. Я переехал в соседнюю с этим городом крошечную деревушку 
Оберстдорф, расположенную у подножия Немецких Альп. Я работал репетитором всего 
лишь по паре часов каждый вечер, поэтому, как только выпал снег, я устроился 
еще на одну работу и каждый день обучал людей катанию на сноуборде на 
близлежащей горной цепи Фелхорн. Положение начинало улучшаться. Я зарабатывал 
достаточно, чтобы сводить концы с концами. У меня появились друзья в 
Оберстдорфе, да и МИ-6, похоже, оставила меня в покое. Однако так только 
казалось.

С тех пор как я приехал в Германию, я избегал общаться с журналистами, и в 
британской прессе едва ли появилась хоть одна статья про меня за это время. Тем 
временем Уоррен Темплтон энергично искал способ провести переговоры с МИ-6 и 
положить конец конфликту. Несмотря на мои искренние попытки заключить перемирие,
 МИ-6 была полна решимости доставить мне столько неудобств, трат и трудностей, 
сколько могла.

В феврале 2000 года Патрик, мой женевский друг, пригласил меня провести две 
недели в своем шале в Шамони у подножия Монблана, чтобы покататься на лыжах и 
сноуборде. Вообще-то мне нельзя было появляться во Франции, но я рискнул, решив,
 что DST меня не обнаружит. Я только-только туда приехал, как позвонил мой 
домовладелец.