сборище несчастных педиков, которые тратят свое время и деньги 
налогоплательщиков". Настоящий текст уютно расположился у большого пальца моей 
ноги.

Брусньяр пришел ко мне в камеру в девять утра и принес пластиковый стаканчик с 
растворимым кофе, сладким, как сироп. Было утро субботы, и его абсолютно не 
радовало, что он теряет эти выходные из-за бессмысленного ареста. Когда я 
протянул руки, чтобы он, как обычно, надел на меня наручники, он презрительно 
пожал плечами и сказал по-французски:

– Сегодня обойдемся без наручников. Но если вы будете крутить, мы вас опять 
побьем. – Он строго погрозил мне пальцем. Я испытывал к французской 
контрразведке восхищение, смешанное с отвращением. Они не ходили вокруг да 
около.

К счастью, обстановка в комнате для допросов разрядилась. Брусньяр расслабился 
и иногда был даже грубоват. Он задал еще несколько вопросов из списка Рэтклиффа,
 но, поскольку я повторял ту же ерунду, что и в пятницу ночью, то ему это 
быстро наскучило, и допрос принял иное направление; я сначала даже не знал, как 
реагировать.

– Как часто вы приезжали во Францию по работе? – спросил он, хитро ухмыляясь. 
Это не был прямой вопрос. Я был во Франции несколько раз по делам, о которых 
французской контрразведке было известно. В основном это были операции, 
связанные с гражданами других стран, как правило, сербами или русскими. Но, 
кроме этого, я был во Франции несколько раз, выполняя операции против Франции, 
о которых им, разумеется, не сообщалось. Действительно ли Брусньяр думал, что я 
буду сотрудничать, или он просто заманивал меня в ловушку? Если бы я стал 
раскрывать детали операций МИ-6, то нарушил бы тем самым именно то соглашение, 
в соответствии с которым меня арестовала DST. Я решил не рисковать.

– Извините, но я не могу говорить об этом.

– Почему? – слегка разочарованно протянул Брусньяр.

– Британцы могут попросить вас арестовать меня, – серьезно ответил я.

Брусньяр сдался ко времени ланча. Когда меня вернули в камеру, тюремщики купили 
мне второй сэндвич и еще одну бутылку воды. Затем, поскольку я находился под 
стражей более двадцати часов, пришел молодой полицейский адвокат, чтобы 
объяснить мне мои права.

– Ко времени ланча, вы будете находиться под арестом в течение двадцати четырех 
часов, после чего судья будет решать, продолжится ли ваше задержание. Весьма 
вероятно, что вас отпустят, так как вы не нарушили французских законов, – 
заявил он.

Я скрестил пальцы.

Через четыре часа ко мне пришел Грюньяр и сказал, что судья дал им разрешение 
держать меня под стражей в течение следующих двадцати четырех часов. Мое 
душевное состояние до этого было вполне сносным, но новость о продлении моего 
задержания заметно пошатнула его. Грюньяр рассказал, что они все еще не 
расшифровали файлы в моем компьютере и не могут выпустить меня, пока не 
взломают их.

– Но PGP-шифр невозможно взломать, – возразил я по-французски. – 
Суперкомпьютеру понадобилось бы для этого по крайней мере шесть месяцев!

– Ну хорошо, дайте нам пароль, – от6ветил Грюньяр. Они шантажировали меня: нет 
ключа – нет освобождения.

К счастью, Грюньяр блефовал. Около 22 часов Брусньяр и Грюньяр решили, что с 
меня достаточно, и вошел мою камеру, широко улыбаясь.

– Вы свободны, – объявил Брусньяр. – Вы не нарушили никаких французских законов.


– Но если я не нарушил французских законов, почему вы арестовали меня? – в 
бешенстве воскликнул я.

– Англичане попросили, – пожал плечами Брусньяр. – Они сказали, что вы 
террорист и очень опасны. Они попросили сломать вас, – откровенно выложил он.

– Могу я посмотреть ордер? – потребовал я.

– Вы свободны от каких-либо обвинений, зачем вам ордер? – возразил он.

– Англичане хотят получить ваш компьютер, – Грюньяр переключился на другую тему.
 Он показал мне "Псион" и мой новенький лаптоп, густо усеянные красными