– Моррис только что дал факсом "фиат". Боюсь, что теперь ничего не выйдет.

Это был удар, хорошо еще, что я и не очень надеялся на освобождение под залог. 
Теперь уже почти не было смысла судиться о залоге. После того как только что 
было принято постановление перед заседанием суда, только самый храбрый судья 
отважился бы положительно решить мой вопрос. Тем не менее, содержание в тюрьме 
под следствием засчиталось бы мне в мой срок по приговору.

Три дня спустя в новостях по радио Би-би-си я услышал, как сообщали о 
политическом характере преследований по Закону об охране государственной тайны. 
Крис Паттен, бывший министр в правительстве консерваторов и крупный политик, 
потерял свой пост в результате всеобщих выборов, затем был назначен 
губернатором Гонконга, на этом посту он пробыл вплоть до 1999 года, до момента 
передачи Гонконга Китаю. Как губернатор, он подписывал Закон об охране 
государственной тайны и регулярно получал секретные донесения. Он поручил 
журналисту Джонатану Димблби написать его официальную биографию, восхваляя его 
губернаторство, и озаглавить ее "Последние дни". Чтобы подкрепить фактами 
некоторые моменты в книге и, без сомнения, поднять спрос на нее, он незаконно 
передал Димблби копии многих секретных донесений. Явное нарушение закона, 
которое подвергло опасности сотни агентов в Китае, и было намного серьезнее, 
чем передача законспирированного проспекта Мартин, тем злее, что он никогда не 
был опубликован. Полиция и органы разведки хотели начать преследование Паттена, 
но Моррис отказался выдать ордер на арест, аргументируя тем, что "это не 
принесет пользы".

Если за разглашение секретности не преследуются одинаково все нарушители 
независимо от их положения, то это политические преследования. Я обратился из 
тюрьмы к генеральному прокурору Моррису с просьбой разъяснить эту 
непоследовательность и спросил, какую "пользу" он видит в моем преследовании. 
Ответа я не получил.

Одно из многих ограничений для особо опасных преступников категории А состояло 
в строгом контроле за посещениями. Нам разрешались только визиты ближайших 
родственников, и то лишь после того, как их проверила полиция и тюремное 
начальство. В свой первый день в Белмарше я записал на специальной форме имя 
моей матери как первого посетителя. Запрос был послан в специальное бюро в 
Камбрию, которое направило двух полицейских констеблей, чтобы побеседовать с 
ней на дому. И только через три недели после моего ареста, 21 ноября, в пятницу,
 ей разрешили 40-минутное свидание, для чего ей пришлось затратить 7 часов на 
поездку в юго-восточную часть Лондона. Чтобы не было непосредственного контакта 
во время свидания, нас разделяло толстое непробиваемое стекло. Разговор наш 
записывался на пленку.

Моя мать была очень травмирована этим свиданием, хотя она и храбрилась, но я 
видел, что она была готова расплакаться.

Заключенным моей категории разрешалось получать по четыре письма в день, 
которые проверялись охраной, а в моем случае копировались для МИ-6. Большинство 
писем ко мне были от моей семьи и друзей, так что я сразу узнавал по почерку и 
марке на конверте, от кого получено послание. Но однажды пришло письмо, 
написанное незнакомым почерком. Даже после того, как я прочитал его, я не сразу 
понял, что оно от бывшей коллеги по МИ-6. Ее уверенность, что спустя немного 
лет предъявленное мне обвинение будет считаться чисто политическим, подняло мой 
моральный дух, особенно потому, что поддержка пришла явно с другой стороны. 
Вскоре после этого я получил еще одно удивительное письмо. В конверте, 
закрывающемся не сбоку, а посередине, оказалось сообщение от коренного 
русскоговорящего человека. Самым загадочным было то, что оно было от 
заключенного No ХМ 2920 в Вормвуд-Скрабс. Чтобы связать письмо с подписью под 
ним, мне пришлось пробежать его несколько раз.

Нейман было новое имя отправителя, данное МИ-6 NORTHSTAR при его переселении. 
После того как TRUFAX был прикрыт, я слышал, что он собирался получить степень 
магистра искусств. В письме сообщалось, что случилось потом. Получив степень 
магистра, он стал заниматься организацией конференций по передаче опыта Запада 
в области коммерции русским и украинским бизнесменам. К сожалению, собрав 
значительные вступительные взносы от них, он забросил все дела. Когда кое-кто 
из участников конференции потребовал свои взносы обратно, Нейман сбежал в 
Женеву. После длительной судебной тяжбы его выдали Великобритании и приговорили 
к 3 годам тюрьмы за мошенничество. Мы начали с ним играть в шахматы по 
переписке, и вскоре он оказался победителем.

Как-то в начале декабря меня остановил мистер Ричардс, когда я проходил 
металлический детектор перед прогулкой во дворе:

– Томлинсон, назад, – весело проревел он. – Сегодня у тебя не будет прогулки, к 
тебе приехали из полиции.

У меня упало сердце. Обычно полиция приезжала в тюрьму, чтобы предъявить 
дополнительные обвинения. После неизбежного раздевания и обыска два охранника 
провели меня в помещение для официальных посещений. Меня там ждал окружной