сказать, когда говорю, что при наличии выбора предпочел бы называться человеком,
 пережившим рак, а не победителем «Тур де Франс». Я хочу сказать, что если бы 
мне не пришлось бороться с раком, то я не научился бы всему, чему научился. Без 
того опыта, который я получил за время этой борьбы, я не смог бы выиграть ни 
одного «Тура». В это я верю совершенно искренне. Мне пришлось в полной мере 
узнать, что такое болезнь, и я не только не стыдился этого, но и ценил этот 
опыт превыше всего остального.
Например, я и раньше отдавал много сил тренировкам и никогда не был лентяем, но 
теперь тренировался еще больше. Раньше я пил безалкогольное пиво «Shiner Bock» 
и любил мексиканскую кухню, а теперь стал чрезвычайно разборчив в еде и похудел 
до такой степени, что выглядел костлявым. Сначала, во время болезни, я стал 
уделять больше внимания диете, потому что хотел питаться только полезными 
продуктами, но сейчас понял, какую важную роль играет питание в спорте.
После такого испытания, как рак, мне потребовалось другое эмоциональное 
топливо; я больше не хотел и не мог питаться гневом. Рак заставил меня 
разработать план жизни, а это, в свою очередь, научило меня тому, как 
разрабатывать планы достижения мелких целей, таких как отдельные этапы «Тура».
Помимо прочего, рак научил меня тому, как следует относиться к проигрышам. Он 
заставил меня понять, что порой опыт потери каких-то вещей — здоровья, дома или 
прежнего отношения к себе — тоже играет важную роль в общей структуре жизни.
На то лето у меня была намечена еще одна цель — выиграть золото на Олимпийских 
играх в Сиднее, — но там мне не удалось добиться такого же успеха. Но и этот 
опыт тоже оказался по-своему полезным. Четыре долгих года я ждал летних 
Олимпийских игр, потому что во время предыдущей Олимпиады в Атланте был болен. 
Сам я тогда не подозревал о своей болезни, но она сказалась на моих результатах.
 Там я занял двенадцатое место в шоссейной гонке и шестое — в индивидуальной 
разделке. Тогда это стало для меня громадным разочарованием. Только потом я 
узнал, что выходил на старт с дюжиной метастазов в легких. Но теперь я был 
здоров. Я хотел, чтобы Игры в Сиднее стали для меня праздником, тем более что 
заканчивались они 2 октября, в годовщину постановки моего ракового диагноза.
Самое трудное заключалось в том, чтобы найти способ набрать к Олимпиаде 
оптимальную форму за относительно короткий промежуток времени после «Тура». 
Вместо того чтобы попытаться удержать свое физическое состояние, я решил 
сначала немного расслабиться, а потом снова довести себя до нужной кондиции как 
раз к Сиднею. Мы с Кик съездили на несколько дней домой в Ниццу, после чего я 
отправился в утомительную поездку за океан, в Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Остин, 
где мне нужно было появиться перед спонсорами в качестве победителя «Тура». 
Когда я наконец снова прилетел в Ниццу, возвращение к тренировкам показалось 
мне чуть ли не отдыхом.
Каждое утро Тайлер Хэмилтон, Фрэнки Эндрю и я отправлялись в горы под Ниццей и 
находили какие-нибудь длинные безлюдные дороги, на которых было удобно 
тренироваться. Обычно за шесть часов работы мы проходили три подъема длиной по 
15–20 километров. В окрестностях Ниццы можно насчитать около дюжины хороших 
подъемов, и я изучил все их не хуже, чем подъездную дорожку к своему дому.
Однажды в августе мы ехали по узкой извилистой дороге, где никогда не было 
никаких автомобилей. За столько лет жизни и тренировок в этих горах я успел 
выяснить, какие дороги используются интенсивно, а какие безлюдны и пригодны для 
езды на велосипеде. На том конкретном участке дороги я никогда не встречал 
никакого движения — до того злополучного дня.
Когда я подъехал к очередной шпильке, Тайлер шел позади меня. Я ехал в 
абсолютной уверенности, что за поворотом не будет никаких машин, потому что 
проходил сотни раз, и каждый раз гудронная лента дороги впереди была пустынной. 
Я наклонился в сторону, чтобы вписаться в поворот, и увидел, что прямо на меня 
несется машина. Ни остановиться, ни даже сгруппироваться времени не было. Мы 
столкнулись лоб в лоб. Меня подбросило в воздух.
Тайлер услышал удар раньше, чем увидел столкновение. «Звук был просто ужасный,
 — рассказывал он впоследствии. — Я думал, тебе конец». Он услышал удар и 
скрежет. Затем увидел мой полет через капот автомобиля. Я приземлился на дорогу 
головой вниз. Насмерть перепуганный водитель ударил по тормозам, выскочил из 
машины, подбежал ко мне и, как последний идиот, спросил, все ли у меня в 
порядке. Поначалу я думал, что так и есть. Я не потерял сознание и вроде бы 
ничего не сломал. Мой велосипед, похоже, пострадал больше меня. Он лежал 
посреди дороги бесформенной кучей металла и резины. Рама развалилась на три 
части.
Я постарался успокоить водителя и сказал, что у нас все в порядке и что мне не 
нужно никакой помощи. Я позвонил Кик по мобильнику и попросил ее приехать и 
забрать нас. Мне все еще не верилось, что я мог налететь там на машину. Степень 
вероятности такого события вы можете оценить сами: ожидая, пока моя жена 
приедет и подберет нас, мы с Тайлером и Фрэнки просидели на обочине целый час. 
Первая увиденная нами машина была машиной Кик. Весь час дорога оставалась 
совершенно пустынной.
Я ждал, что на следующее утро мне будет плохо, и был прав. Но боль в шее и 
верхней части спины оказалась не просто острой, а запредельной. Я не мог 
повернуть голову и при каждом движении чувствовал, будто мне в спину втыкают 
кинжал. Мы поехали в больницу, где я провел какое-то время со старым другом, 
компьютерным томографом, который выявил у меня трещину в седьмом позвонке. 
Проще говоря, я сломал себе шею. После стольких лет безуспешных попыток мне это 
наконец удалось. Несколько дней мне пришлось провести в постели. Как только 
слух о несчастном случае дошел до ушей спортивной прессы, это вызвало волну 
спекуляций на тему моей поездки в Сидней. Журналистам я сказал, что все будет