повредил колено, Кевин еще не избавился от простуды, вызванной перепадами 
температур в Альпах, Фрэнки и Джордж были измотаны непосильными нагрузками. У 
всех болели стопы, которые на такой жаре сильно распухали в велотуфлях. 
Внезапно в отрыв ушла группа из 30 человек, и нам пришлось их догонять. Во мне 
проснулась старая натура — я рванул за ними. Я не стал ждать Тайлера, Фрэнки 
или кого-нибудь еще, а просто нажал на педали. Догнав беглецов, я поехал 
впереди группы, один. Затем щелкнуло радио, и я услышал крик Кевина: «Черт 
возьми, что ты делаешь?» Я поддался самой пагубной из моих старых привычек — 
бессмысленно ускоряться и тратить энергию. «Лучше бы тебе сбавить обороты, — 
предупредил меня Кевин. — Без тебя есть кому этим заниматься».
Я опустился на седло, сказал: «Ладно» — и отошел в тень, чтобы сохранить силы, 
пока остальные гонщики команды «Postal» разберутся с беглецами. О чем я думал, 
крутя педали по шесть-семь часов подряд? Мне все время задают этот вопрос, а в 
моем ответе нет ничего особенно интересного. Я думал о гонке. Мои мысли не 
блуждали где-то далеко. Я не грезил наяву. Я думал о технике прохождения разных 
этапов. Я снова и снова повторял себе, что в такой гонке я смогу остаться 
лидером, только если буду постоянно напрягать все силы. Я боялся упустить 
лидерство. Я внимательно следил за соперниками, которые могли в любую минуту 
попутаться организовать отрыв. Я постоянно оценивал обстановку, опасаясь 
столкновений.
За пять похожих друг на друга дней и ночей мы проехали всю Центральную Францию 
до Пиренеев, из Сент-Этьена через Сен-Гальмьер, Сен-Флур, Альби, Кастре в 
Сент-Годан. Тринадцатый этап был самым длинным в «Туре» и самым тяжелым; на нем 
было семь подъемов и ни одного ровного участка. Фрэнки сказал, что профиль 
этапа похож: на зубья пилы, и наши ощущения на трассе подтвердили его правоту. 
Питер Мейнерт- Нильсен не выдержал болей в колене и снялся.
Некоторые из гостиниц поражали своими крошечными размерами. Фрэнки пожаловался, 
что, когда он сидит на унитазе, его колени упираются в дверь ванной. Джордж, 
которого селили в одной комнате с Фрэнки, заявил, что они не могут одновременно 
открыть свои чемоданы.
В пути нас постоянно мучили голод и жажда. Мы перекусывали булочками, пирожками,
 овсяным печеньем с изюмом, питательными батончиками или любыми другими 
простыми углеводами. Мы глотали утоляющие жажду подсахаренные напитки, днем 
«Cytomax», а ближе к вечеру «Metabol».
Вечерами, ужиная за общим столом, мы несли всякую чушь, вспоминали бородатые 
анекдоты и хвастались победами на любовном фронте, 99 процентов из которых были 
вымышленными. Особенно нам нравились рассказы нашего повара, Вилли Балмета, 
65-летнего швейцарца и всеобщего любимца, который готовил еду для всех команд, 
в которых я выступал. Вилли выглядит гораздо моложе своих лет и может 
разговаривать на шести языках, исключая разве что суахили. Кухня — это его 
вотчина, и за все годы нашего знакомства не было случая, чтобы его не пустили 
на кухню в гостинице. Он приезжает туда и заставляет гостиничный персонал 
почувствовать себя частью нашей команды. Макароны для нас готовит только он; 
никого другого к этой работе не подпускают.
Пока я ехал, Кик ставила свечки по всей Европе. В каждой деревушке и каждой 
столице она обязательно находила церковь и ставила свечку. В Риме она поставила 
свечку в Ватикане.
Наконец мы добрались до Пиренеев.
Мы подъезжали к расположенному в тени гор Сент-Годану по сельской местности, 
запечатленной на картинах Ван Гога. Пиренеи будут для горных гонщиков последним 
шансом отобрать у меня победу: один неудачный день в этих горах может стоить 
победы в гонке. Я не поверю в то, что смогу выиграть «Тур де Франс», пока мы не 
спустимся с этих гор на равнину.
Напряжение неуклонно нарастало. Я знал, что значит ехать в команде и быть 
пятьдесят пятым на финише «Тур де Франс», но желтая майка лидера была для меня 
совершенно новым опытом и предполагала совсем другой накал конкуренции. Я начал 
понимать, что, когда на тебе желтая майка, ветер дует в лицо очень сильно. 
Каждый день коллеги испытывали меня на трассе. Кроме того, меня ждали испытания 
вне трассы, так как пресса перемывала мои косточки с нарастающим усердием.
Я решил раз и навсегда покончить с обвинениями и провел пресс-конференцию в 
Сент-Годане. «Я знаю, что значит быть на волосок от смерти, и я не дурак», — 
заявил я. Всем известно, что прием эритропоэтина и стероидов здоровыми людьми 
чреват расстройством системы кровообращения и инсультом. Больше того, я сказал 
журналистам, что моей победе в Сестриере не следует так сильно удивляться; в 
конце концов, однажды я уже был чемпионом мира.
«Я со всей ответственностью заявляю, что не применяю никаких запрещенных 
препаратов, — сказал я. — Мне казалось, что моя история и мое состояние 
здоровья не вызовут такого пристального интереса. Я не новичок в спорте. Я знал,
 что вы будете следить, вынюхивать и рыть землю, но ничего не найдете. Тут 
просто нечего искать… А поскольку все уже достаточно покопались в моем белье и, 
как профессионалы, должны понимать, что без конца писать чушь невозможно, то 
всем наконец станет ясно, что они имеют дело с честным человеком».
Все, что я мог сделать, — это ехать дальше, сдавать пробы на допинг и отвечать 
на вопросы. Мы добрались до первого этапа в Пиренеях, от Сент-Годана до 
Пьо-Ангали, где нас ожидали семь горных вершин. Именно в этих местах я 
тренировался весной, когда было так холодно, но теперь, когда мы одолевали один 
крутой подъем за другим, было пыльно, жарко и гонщики вымаливали друг у друга 
глоток воды. Спуски были крутыми и опасными, с крутыми обрывами вдоль дороги.
Финиш этапа располагался рядом с испанской границей, а это значило, что все 
испанские гонщики постараются его выиграть — а больше всех Эскартин, жилистый