Там никого не было.
Я снова посмотрел вперед. Теперь я уже мог разглядеть линию финиша — до самого 
конца пути дорога шла на подъем. Я устремился к вершине холма.
Думал ли я о раке, когда преодолевал те последние сотни метров? Нет. Сказать 
так было бы неправдой. Но мне кажется, что моими действиями, прямо или косвенно,
 управляли все события последних двух лет: борьба с раком, неверие других 
спортсменов в возможность моего возвращения, все, через что мне пришлось пройти,
 все, что накопилось и отложилось в глубине души. То ли все это заставило меня 
двигаться быстрее, то ли помешало им выложиться и догнать меня, я не знаю.
Продолжая взбираться на подъем, я чувствовал боль во всем теле, но испытывал 
огромное ликование от того, что смог сделать с этим телом. Крутить педали из 
последних сил тяжело. Но это совсем не то, что лежать на больничной койке с 
торчащим из груди катетером, когда твои вены сжигает платина и когда тебя 
выворачивает наизнанку 24 часа в сутки пять дней в неделю.
Я пересек финиш с поднятыми вверх руками высоко поднятой головой.
А потом я закрыл ладонями лицо, не в силах поверить в победу.
Моя жена сидела напротив телевизора в своем гостиничном номере в Италии и 
плакала.
Позднее в тот же день в Индианаполисе Хэйни, весь персонал медицинского центра, 
и все пациенты в палате побросали все свои дела, чтобы посмотреть по телевизору 
записанный репортаж.
Когда я начал подниматься в гору, наращивая преимущество, они не могли 
оторваться от экранов.
«Он сделал это, — сказала Латрис. — Он добился своего. У него все получилось».
После Сестриера я лидировал в «Тур де Франс» с отрывом в 6 минут 3 секунды.
Когда едешь через горы, то самих гор практически не видишь. У тебя нет времени 
любоваться видами величественных утесов, пропастей и уступов по обеим сторонам 
дороги, неясными очертаниями скал, ледников и пиков, спускающихся к изумрудным 
пастбищам. Единственное, что ты видишь, — это дорогу перед собой и гонщиков 
позади себя, потому что лидерство в горах — штука небезопасная.
На следующее утро после Сестриера я встал рано и позавтракал вместе с командой. 
Каждую неделю мы съедали 25 пачек сухих смесей и сотни яиц. Сначала я положил 
немного мюслей, затем съел яичницу из трех или четырех яиц, а потом забросил в 
желудок немного макарон. Впереди меня ждал еще один долгий, тяжелый день езды 
по горам, и мне нужен был каждый грамм насыщенных энергией углеводов, который я 
только мог найти. Нам предстоял этап до Альп д'Юэз (Alpe d'Huez), который таил 
в себе столько же загадок, сколько любой другой в «Туре». Нас ожидал 
1000-метровый подъем длиной больше 14 километров, с градиентом в 9 градусов. 
Извилистый подъем включал 21 коварную шпильку и был похож на бесконечную трассу 
американских горок, ведущую к вершине. Изматывающий подъем сменялся леденящим 
душу спуском, а дорога в некоторых местах была не шире велосипедного руля. 
Кстати, в начале 1900-х, когда в «Тур» впервые были включены горные этапы, один 
из гонщиков, завершивших дистанцию на своем тяжелом и громоздком агрегате, 
повернулся к столпившимся у обочины организаторам и заорал: «Вы все убийцы!»
На Альп д'Юэз я намеревался избегать любых осложнений. Мне не нужно было 
атаковать, как на Сестриере, достаточно было просто держать под контролем 
главных соперников: Абрахам Олано отставал на 6 минут 3 секунды, а Алекс Цулле 
шел четвертым, проигрывая мне 7 минут 47 секунд. Фернандо Эскартин занимал 
восьмую позицию, уступая мне 9 минут. Задача дня заключалась в том, чтобы 
сохранить лидерство и не растерять преимущество, выигранное в Сестриере.
Мы доехали до подножия Альп д'Юэз. Я хотел, чтобы вся команда знала, что я в 
хорошей форме, потому что на тяжелых подъемах моральное состояние имеет для 
гонщиков решающее значение. У всех нас были наушники и двусторонняя радиосвязь, 
поэтому я знал, что меня слышат все.
— Эй, Йохан, — сказал я.
— Да, Лэнс, — отозвался он, по обыкновению, без эмоций.
— Я смог бы заехать на эту горку на трехколесном велосипеде. Это мне раз 
плюнуть.
В наушнике прозвучало приглушенное хмыканье. Мы сразу зарядили высокий темп, 
чтобы охладить рвение атакующих и свести к минимуму число гонщиков, способных 
бросить нам вызов. Первым меня повез в гору Тайлер Хэмилтон. Я сел ему на 
колесо и все время что-нибудь говорил прямо в ухо. Мы обогнали Олано. Йохан 
вышел на связь и сообщил: «Олано отвалился. Отличная работа». К нам приблизился 
Мануэль Белтран, один из партнеров Цулле. Я прокричал Тайлеру: «Неужели ты дашь 
Белтрану себя обойти?»
Нам оставалось проехать 10 километров, около 30 минут работы, строго в гору. 
Внезапно нас нагнали Эскартин и его товарищ по команде, Карлос Контрерас, 
ускорившиеся на подъеме. Следом за ними атаковал Павел Тонков из команды Тома 
Стеелса. Тайлер выдохся. У него не осталось сил, и мне пришлось преследовать 
Тонкова самому. После него появился Цулле, которого тащил за собой Белтран, а 
мне на колесо пристроился француз Ришар Виранк. Все они дружно пытались меня 
тормознуть.
Но я не чувствовал усталости. Все их действия меня устраивали, поскольку, пока 
я оставался с ними, никто из них не мог отыграть у меня много времени. Я 
продолжал идти четвертым, зорко следя за развитием событий. До вершины 
оставалось 4 километра, около 6,5 минуты насилия над организмом. В отрыв пошел 
итальянец, Джузеппе Герини, титулованный гонщик, дважды пришедший третьим на 
«Туре Италии». Но Герини отставал от меня на 15 минут, и мне не нужно было 
принимать его в расчет. Я его отпустил. Тем временем наконец-то сломался Цулле. 
У него не было сил поддерживать взятый темп.