американских горках, уклон, шпильки и туман. Потоки воды стекали по склону горы 
мне под колеса, и где-то позади упал Кевин. Он попытался надеть дождевик, но 
рукав затянуло в колесо. Он сумел подняться и продолжить гонку, но несколько 
следующих дней у него все болело и его лихорадило.
И вот перед нами выросла гора Монженевр — наш третий подъем за шесть часов. 
Дождь стал еще холоднее, а туман гуще. Мы то въезжали в стену дождя, то 
выныривали из нее. На вершине было так холодно, что капли воды замерзли у меня 
на воротнике. На спуске пошел град. Я оторвался от остальной команды, а атаки 
не прекращались, словно другие гонщики думали, что я готов сломаться в любой 
момент. Это меня разозлило. Слабые гонщики остались позади; они не в силах были 
больше поддерживать темп. Я оказался один против самых сильных горных гонщиков 
в мире и решил измотать их до такой степени, чтобы они не смогли дышать.
Единственным моим компаньоном был голос Йохана в наушнике. Он ехал позади в 
техничке. За рулем сидел Том Вайзель, руководитель команды.
На спуске с Монженевр Иван Готти и Фернандо Эскартин рискнули уйти в отрыв на 
развороте и выиграли 25 секунд. Я бросился в погоню во второй группе из пяти 
гонщиков.
Мы вышли на последний отрезок, длинный и тяжелый 30-километровый подъем, 
который тянулся до самого Сестриера. Каждый из нас просидел на велосипеде по 
пять с половиной часов, и все боролись из последних сил. С этого момента 
главным стал вопрос, кто сломается, а кто нет.
За 8 километров до финиша я отставал от лидеров на 32 секунды и застрял во 
второй группе из пяти гонщиков, которые упорно крутили педали в гору. Все 
остальные были признанными горняками, выходцами из разных стран, а самым лучшим 
из них был швейцарец Цулле, массивный и неутомимый детина, постоянно 
наступающий мне на пятки.
Пришла моя очередь уходить в отрыв.
На небольшом повороте я перестроился ближе к внутреннему краю дороги, встал на 
педалях и ускорился. Мой велосипед как будто прыгнул вперед. Я чуть не въехал в 
спины мотоциклистов эскорта.
Наблюдавший за мной из технички Йохан с удивлением сказал: «Лэнс, есть просвет».
 И, помолчав, добавил: «Три метра».
Йохан проверил показания моего пульса по компьютерному датчику и увидел, с 
какой силой я работал, как сильно напряглось мое тело. Мой пульс поднялся до 
180, но я не чувствовал усталости. Мне казалось, что я мчусь по ровной дороге, 
не испытывая никакого дискомфорта.
Он сказал: «Лэнс, просвет увеличивается».
Я буквально разрывал пространство перед собой.
За один километр я наверстал 21 секунду. Теперь отставание от лидеров 
составляло всего 11 секунд. Странно, но я все еще ничего не чувствовал. Я ехал… 
не прилагая усилий.
Шедшие впереди Эскартин и Готти начали оборачиваться. Я продолжал быстро 
сокращать разрыв. Я поравнялся с задним колесом Эскартина. Он повернул голову и 
недоверчиво взглянул на меня. Готти попытался увеличить скорость. Я обошел его 
и поравнялся с Эскартином.
Я еще немного поднажал, чуть-чуть увеличив темп. Я их испытывал, пытаясь 
определить состояние, настроение и возможную реакцию соперников.
Я вышел чуть-чуть вперед, ожидая, что будет. Я хотел проверить, насколько они 
устали.
Реакции не последовало.
— Ты впереди на корпус, — сообщил Йохан.
Я ускорился еще больше.
— Просвет в три корпуса, четыре корпуса, пять.
Йохан сделал паузу, а затем сказал как бы мимоходом: «Почему бы тебе не 
прибавить еще немного?»
Я прибавил.
— Двенадцать метров, — сказал он.
Когда ты увеличиваешь просвет, а твои соперники не реагируют, это о чем-то 
говорит. У них больше нет сил. А когда у них нет сил, ты делаешь с ними, что 
хочешь.
До финиша оставалось чуть больше 6 километров. Я жал на педали.
— Ты выигрываешь 30 секунд, — сообщил Йохан. Его голос явно повеселел.
У меня в ухе продолжал раздаваться голос Йохана, который комментировал мой 
прогресс. Теперь он сообщил, что Цулле бросился за мной вдогонку — Цулле, 
всегда этот Цулле.
— А знаешь, ведь я еще только собираюсь делать рывок, — сказал я в свой 
микрофон. — Я им покажу, кто чего стоит.
В номере итальянской гостиницы Кик сидела, не сводя глаз с телеэкрана. Когда я 
поднялся с седла и рванул вперед, она вскочила с кресла: «Давай, жми!»
Немного позже в тот же день моя мать, сидя дома в Плано, смотрела трансляцию в 
записи. Из-за разницы в часовых поясах она еще не знала, чем все закончилось. 
«Только посмотрите! — закричала она. — Как он рванул! Он их обошел!»
Я жал на педали так, что велосипед мотался подо мной из стороны в сторону, а 
плечи от усталости начали двигаться вверх-вниз вместе с ногами. Я ощутил, как 
нарастает изнеможение, и уже всем телом старался толкать велосипед вперед. 
Отчаянно пытаясь вдохнуть хоть немного лишнего воздуха, я раздувал ноздри и 
оскаливал зубы.
До финиша было еще далеко, и я боялся, что Цулле меня достанет. Но все же мне 
удавалось удерживать ритм.
Я оглянулся через плечо, почти ожидая увидеть Цулле у себя на колесе.