распоряжением врача стали ежевечерние дозы прогестерона, и здесь использовалась 
самая длинная и толстая игла. Эти уколы должен был делать я.
Первого февраля доктор Вон позвонил нам сообщить результаты оплодотворения. Они 
разморозили мою сперму и оплодотворили ею яйцеклетки Кик посредством инъекции 
одного сперматозоида в каждую клетку. Извлечено было девять жизнеспособных 
яйцеклеток; из них шесть остаются в идеальном состоянии, две сохраняют 
вероятность успеха, а одна в процессе оплодотворения погибла. Три идеальные 
яйцеклетки было решено имплантировать в матку Кик, а три другие заморозить. 
Странно было думать о том, что мы замораживали наших будущих детей.
Закончив разговор, мы испуганно переглянулись. Я подумал вслух: «А что будет, 
если все три яйцеклетки сработают?» Дело могло кончиться тем, что у нас будет 
трое орущих младенцев одновременно. Через три дня после извлечения яйцеклеток 
мы вернулись в больницу для их пересадки в матку Кик. Этот день обещал стать 
самым важным в нашей семейной жизни. Нас отправили в хирургическое отделение, 
где эмбриолог Бет Уильям — сон объяснила нам, что на оплодотворение эмбриона 
потратила все выходные. Она сказала, что сперматозоиды, к счастью, оказались 
живыми и подвижными, что не всегда бывает после размораживания. Процесс 
оплодотворения прошел в целом успешно. Она даже показала нам фотографии. «Вот 
это групповой снимок», — сказала она, показывая на расплывчатое изображение 
трех эмбрионов. Каждый из них имел уже восемь клеток, и деление продолжалось 
строго по графику.
— А пол вы можете сказать? — спросила Кик.
Доктор Уильямсон сказала, что нет, пол на такой стадии можно определить, лишь 
удалив одну из клеток и проделав анализ ДНК. Я этими процедурами был сыт уже по 
горло.
— Нет, спасибо, — сказал я. — Мы просто так спросили.
Когда Бет вышла, появилась медсестра с двумя комплектами больничной одежды — 
одним для Кик, другим для меня. Когда мы переоделись, Кик сказала:
— Ты выглядишь как бомж.
Хихикая, мы попросили доктора Бона сфотографировать нас на память, чтобы 
запечатлеть последнее мгновение нашей бездетной жизни. Затем мы вошли в 
затемненную операционную. Свет горел очень тускло и действовал расслабляюще. Мы 
не тревожились, а только возбужденно посмеивались, словно два идиота. Наконец 
врач сказал команде эмбриологов, что пора начинать, и они вошли в операционную, 
держа в шприце три наших эмбриона. Я сидел на табурете рядом с Кик и держал под 
простыней ее руки. Через пять минут все было закончено. Все это время мы не 
отрывали глаз друг от друга.
Затем Кик очень осторожно положили на каталку и вывезли в небольшую 
послеоперационную палату, где ей предстояло час лежать без движения. Я 
вытянулся на соседней койке. Так мы лежали рядышком, глядя в потолок и 
подтрунивая друг над другом насчет потенциальной тройни.
Когда час истек, вошла медсестра и сказала, что следующие два дня Кик абсолютно 
ничего нельзя делать. Я осторожно отвез ее домой, положил в постель и дежурил 
возле нее. Ланч принес ей на подносе, а на ужин накрыл стол, украсив его 
очаровательными салфетками. Я прислуживал, как официант. Кик было позволено 
только сидеть, а между салатом и основным блюдом я заставил ее лечь на диван. 
Она обозвала меня тюремщиком.
На следующее утро Кик проснулась от того, что я поцеловал ее в живот. В тот 
день она начала принимать медикаменты, которые мы назвали «средством для 
высиживания яиц». В каждом из оплодотворенных фолликулов перед пересадкой в 
матку эмбриологи сделали микроскопическое отверстие, и лекарства проникали 
сквозь эти отверстия, помогая эмбрионам вылупливаться из фолликулов и 
имплантироваться в стенку матки.
Удалось ли Кик на самом деле забеременеть, мы не знали в течение двух недель, 
до 15 февраля, и просто ждали, стараясь замечать малейшие изменения в ее 
самочувствии. Но, учитывая то, что ей приходилось принимать очень много 
лекарств, было трудно сравнивать ее состояние с нормальным.
— Ты чувствуешь в себе какие-нибудь изменения? — то и дело с беспокойством 
спрашивал я. — Что ты должна ощущать?
Мы думали об этом все время.
— Откуда я знаю? — отвечала она.
Наконец, на одиннадцатый день после имплантации яйцеклеток, Кик рано утром 
отправилась в больницу, чтобы сделать анализ крови на ХГЧ (тест на 
беременность). Она так нервничала, что даже выключила радио в машине и всю 
дорогу молилась про себя. Нам сказали, что результаты будут известны к половине 
второго пополудни, и в ожидании мы позавтракали, приняли душ и начали 
готовиться к отъезду в Европу.
Когда Кик собиралась вывести на прогулку собаку, зазвонил телефон. Я снял 
трубку, и, когда услышал то, что мне сказали, мои глаза наполнились слезами. Я 
крепко обнял Кик и сказал ей: «Детка, ты беременна». Кик обвила меня руками и 
спросила: «Ты уверен?» Я засмеялся, а потом мы оба заплакали.
Теперь, когда мы оба знали, что она забеременела, стал актуальным вопрос, 
скольких детей она вынашивает.
— Надеюсь, что троих. Чем больше, тем лучше, — сказал я.
Кик закатила глаза.
— У моего мужа богатая фантазия, — сказала она, — или же ему нравится меня 
мучить.
— Так и вижу тебя на одиннадцатичасовом международном рейсе с тройней, — сказал 
я. — Смотри также: хроническая усталость, кататоническое состояние, бессонница.
Кик старалась все делать как положено: есть продукты из всех основных пищевых