специальный морозильный контейнер, который едва уместился на переднем сиденье. 
Через час она прибыла в Сан-Антонио и поднялась с контейнером на тринадцатый 
этаж. Пока медсестры готовили наше семейное будущее к отправке в Остин, она 
сидела и листала журналы. Перед тем как вручить Кик контейнер обратно, сестра 
быстро открыла его и показала выгравированные на пробирке инициалы «Л. А.»
«Я всю обратную дорогу молилась о том, чтобы эти инициалы не принадлежали 
какому-нибудь Ларри Андерсону», — призналась она мне впоследствии.
Домой она ехала очень осторожно. За время пути я успел ей несколько раз 
позвонить, узнать, как дела. Я успокоился лишь тогда, контейнер попал в 
надежные руки персона остинской клиники. Теперь мы были готовы зачатию ребенка, 
хотя это было совсем не то романтическое событие при свечах, о котором мечтали.
Кик продолжала колоться. Однажды вечером пригласила на ужин подруг, и никто из 
них не мог поверить, что Кик действительно сама сумеет вонзить в себя шприц. 
Поэтому в половине девятого в ванной собралась толпа любопытстющих. Назовите 
это боязнью сцены или просто неловкостью рук, но пузырек с лупроном выскользнул 
из пальцев Кик и разбился вдребезги. Она в ужасе смотрела на осколки, прекрасно 
понимая, что, если она пропустит этот укол, может оказаться пропущенным весь 
цикл и в следующем месяце придется повторять все сначала. Глаза ее наполнились 
слезами. Пока подруги убирали осколки, Кик отчаянно искала в записной книжке 
телефон медсестры. Нашла. Было уже 20:45. Когда она сквозь слезы обрисовала 
ситуацию, они обе принялись обзванивать аптеки, открытые в субботу вечером. 
Наконец одна такая аптека нашлась, и Кик помчалась туда. Аптекарь не закрывался,
 дожидаясь ее приезда, а на прощанье пожелал удачи.
Через два дня Кик пошла к доктору Бону на прием. Ей было трудно идти туда одной.
 Всех других женщин в клинику всегда сопровождали мужья, и она чувствовала на 
себе их пристальные взгляды: почему она всегда приходит одна.
Доктор Вон прописал ей курс гонала-F. Это лекарство симулирует фолликулы и 
побуждает организм женщины вырабатывать больше яйцеклеток.
Поэтому теперь ей нужно было ежедневно получать уже два укола: пять единиц 
лупрона и три ампулы гонала-F. Она с улыбкой говорила мне, что ее тело, некогда 
бывшее храмом души, стало «чем-то средним между игольницей и инкубатором».
Приготавливать смесь гонала-F было сложным делом. Кик брала шприц с длинной 
иглой, от одного вида которого ее бросало в дрожь, и втягивала в него 
пол-единицы стерильного водного раствора. Затем она отламывала кончик ампулы, в 
которой находился препарат в виде порошка, и вливала туда жидкость. Потом 
наполняла шприц полученной смесью, щелкала по нему пальцем и выдавливала из 
него воздух. После этого она впрыскивала содержимое шприца себе в бедро.
Двадцать второго января в 7 часов утра Кик прибыла к доктору Бону в очередной 
раз сдать кровь на анализ. Очередная игла. Кик старалась не смотреть, как у нее 
берут кровь, сосредоточившись на картинках на стене, недоумевая, как она 
собирается рожать ребенка, если без головокружения не может даже решиться на 
эту процедуру. В тот же день в 16 часов Кик приехала к доктору Бону снова, 
чтобы второй раз пройти УЗИ. В ее организме обнаружили 12 яйцеклеток; все они 
развивались согласно графику.
Это был верх иронии: в тот же самый день, когда Кик проходила УЗИ, я отправился 
из Калифорнии в Орегон к доктору Николсу на плановое обследование. Доктор 
Николс перебрался из Индианаполиса в Портленд, но я продолжал периодически 
наведываться к нему. Я не мог не обратить внимания на тот факт, что в то же 
самое время, когда я общался с одним врачом, Кик была на приеме у другого врача.
 Причины наших визитов были совершенно разные, но у них была одна общая черта: 
в том и другом случае была подтверждена возможность жизни.
Кик была почти готова к хирургическому извлечению яйцеклеток. Накануне 
назначенной операции я вернулся домой — к нашему обоюдному облегчению. В тот 
день она прошла еще один круг анализов крови и УЗИ, получила еще один укол, 
дозу ХГЧ, маркера крови, который не давал мне покоя во время химиотерапии. Но в 
данном случае ХГЧ был полезен; он способствовал созреванию яйцеклеток в 
организме Кик.
Укол она получила в местной клинике ровно в 19:30, за 36 часов до операции. 
Игла была еще длиннее, но медсестра сделала укол очень осторожно, пока Кик, 
дрожа, лежала на столе.
Той ночью ей снились ножи и инкубаторы. В день операции мы встали в 6 утра и 
отправились в хирургическое отделение, где Кик выдали больничное одеяние. 
Анестезиолог объяснил процедуру и дал нам какие-то бумаги на подпись. Мы нервно 
поставили свои подписи под документами, включая тот, что давал врачу право 
разрезать Кик живот для извлечения яйцеклеток, если традиционным способом — 
иглой — этого сделать не удастся. После этого Кик прошла в операционную.
Ее буквально пригвоздили к столу, разведя руки, как на распятии. После того как 
через капельницу начала поступать анестезия, она уже ничего не помнила. Это 
было для нее к лучшему. Врач извлекал яйцеклетки, используя длинную иглу и 
катетер.
Отойдя от наркоза в послеоперационной палате, она увидела меня, склонившегося 
над нею. «Может, ляжешь рядом?» — предложила она. Я прилег на краешек койки и 
оставался при ней, пока она еще около часа дремала, периодически просыпаясь и 
засыпая. Когда она проснулась окончательно, нас отпустили. Я довез ее на 
кресле-каталке до машины и поехал домой, второй раз в жизни соблюдая 
ограничение скорости.
Выходные Кик отлеживалась и смотрела телевизор, а я готовил еду и ухаживал за 
ней. Приехала Барбара, жена Барта Нэгса, и привезла букет цветов и коробку яиц. 
«Раз у тебя своих больше нет», — сказала она Кик. Смеяться Кик было больно, но 
еще больнее оказался укол прогестерона, который я ей сделал. Последним