пластыря, сиявшими белизной в полумраке спальне. Она налепила пластырь на 
катетер, что чрезвычайно развеселило нас с Лайзой. Затем она позвонила доктору 
Юману.
— Катетер был закупорен. Я почистила его, но… может быть, его следовало бы 
достать?
— Ничего пока не делайте, — ответил Юман, — потому что я решил сдвинуть первый 
сеанс химиотерапии на более раннее время. Начнем лечение в понедельник в час 
дня.
— А почему? — спросила мать.
Я взял трубку. Доктор Юман объяснил, что более детальное исследование ткани и 
крови вызывает большую тревогу. Рак в своем развитии за последние сутки дал 
резкий скачок. Онкологи отслеживают прогресс болезни с помощью так называемых 
маркеров крови: измеряя уровень содержащихся в крови различных белков, таких 
как человеческий хорионический гонадотропин (ХГЧ) и альфафетопротеин (АФП), 
можно определить степень развития рака в моем организме. У меня эти показатели 
за минувший день выросли. Рак не просто распространяется, он галопирует, 
поэтому Юман уже и мысли не допускает, чтобы откладывать начало химиотерапии. 
Начинать лечение нужно немедленно, потому что при такой скорости развития рака 
каждый день на счету.
Совершенно упав духом, я повесил трубку. Но тосковать времени не было; у меня 
оставался только один шанс успеть сдать свою сперму в Сан-Антонио — ехать туда 
сегодня. «Как это грустно», — сказал я матери.
В Сан-Антонио я ехал в тягостном настроении. Единственное, что несколько сняло 
напряжение, был приезд Кевина Ливингстона, который для моральной поддержки 
поехал со мной. Я был рад видеть его. У него открытое лицо и живые голубые 
глаза под стрижеными черными волосами, и было такое чувство, будто он вот-вот 
рассмеется. С ним трудно быть в плохом настроении. За рулем сидел еще один 
помощник — молодой человек по имени Корд Шифлет, сын моего друга архитектора 
Дэвида Шифлета, вызвавшийся отвезти нас.
Я долго сидел молча, и одна тревожная мысль сменяла другую. У меня был только 
один шанс сохранить свою сперму. Может статься, что у меня никогда не будет 
детей. В понедельник мне предстоит первый сеанс химиотерапии. Как я перенесу 
его?
Наконец мы приехали. Корд, Кевин и моя мать остались в холле, а меня медсестра 
отвела в специальную комнату. Кевин выдавил из себя не совсем приличную шутку, 
чтобы несколько разрядить атмосферу.
— Эй, Лэнс, тебе журнальчик не нужен? — сказал он. В ответ я лишь вяло 
улыбнулся.
Мне предложили сесть в откидывающееся кресло. Освещение было тусклое. «Для 
создания должной атмосферы», — догадался я. На столике высилась стопка — да! — 
журналов. Порно — увидел я, проникшись отвращением. Я откинулся в кресле и 
тяжело вздохнул, едва не плача. Меня мучила боль. След от операции был прямо 
над пахом и переходил на живот. После шока, вызванного диагнозом, я был в 
полном эмоциональном упадке, а теперь от меня ждут эрекции? Да разве такое 
возможно?! Лежа в кресле, я думал: «Совсем не так я себе все это представлял». 
Зачатие ребенка должно происходить в порыве страсти и надежды, а не быть 
следствием исполненной тоски и отчаяния процедуры, осуществляемой в полном 
одиночестве.
Я хотел стать отцом — очень хотел, — но всегда полагал, что это должно 
случиться, когда ты влюблен. В мои двадцать с небольшим у меня было много 
романтических связей. Я какое-то время встречался с девушкой, но через 
несколько месяцев мне это надоедало, следовал разрыв, и все начиналось сначала. 
Я встречался с одноклассницей, потом с голландской манекенщицей, но ни одна 
любовная связь не длилась больше года. Мои товарищи по команде в шутку называли 
меня «экспрессом» — за ту скорость, с которой я менял подружек. Я не был женат, 
не был связан какимито обязательствами и потому в этом отношении особенно не 
переживал. С Лайзой Шиле, однако, ситуация была другая. К тому времени, когда у 
меня выявили рак, мы стали очень близки. Она была очень умной и серьезной 
девушкой, всецело поглощенной учебой в Университете штата Техас, и я уже 
начинал задумываться о том, чтобы жениться на ней и завести детей. Я не был 
уверен, что наших отношений хватит надолго, но хотел жениться и стать лучшим 
отцом, чем те, что до сих пор попадались в моей жизни.
Теперь у меня не было выбора, и закрыв глаза, я сделал то, что должен был 
сделать.
Когда я вышел, мама и друзья сидели молча. Позже я узнал, что, пока они ждали 
меня, мать почти сердито сказала им: «Послушайте, мальчики, когда он выйдет, я 
не хочу услышать от вас ни слова. Ни единого слова!» Она понимала меня. 
Понимала, что это был один из самых тяжелых моментов в моей жизни, и никакие 
шутки тут были не уместны.
Сделав дело, я вручил пузырек врачу. Корд и Кевин молчали. Я торопливо заполнил 
какие-то бумаги и сказал медсестрам, что остальную необходимую информацию вышлю 
позже. Я хотел поскорее выбраться оттуда. Но когда мы выходили, врач остановил 
меня.
— Очень низкое число сперматозоидов, — сказал он.
Врач объяснил, что моя сперма содержала лишь треть положенного количества 
сперматозоидов. Похоже, что рак уже поразил мою репродуктивную систему. А 
теперь свою дань возьмет и химиотерапия
Обратный путь был еще тоскливее, чем дорога туда. Я даже не помню, 
останавливались ли мы перекусить. Я рассказал Кевину и Корду о журналах. «Вы 
представляете, они дают все это свободно смотреть!» Кевин и Корд были