щийся. В первом периоде вратарь Шиндл стоял 
хорошо, но все же не уберег свои ворота от снайперского броска Кожевникова, 
который, кстати, был включен в олимпийскую сборную в последний момент. Во 
втором периоде удачным оказался кистевой бросок Крутова в дальний угол. Две 
ошибки защиты – два гола. А наша оборона в тот день действовала безошибочно.
     До игры думали: ну, порадуемся, если победим! И вот она – победа. Мы 
вернули звание олимпийских чемпионов. Ликуют на трибунах наши болельщики. И нам 
бы радоваться. Но нет, для радости не осталось никаких сил – никаких! Все 
отдано там, на льду олимпийского катка.
     Только когда закончилась церемония награждения и мы оказались в автобусе, 
Фетисов встал: «Ура!»
     И грянули мы во весь голос песню «День победы».
     …Да, я твердо решил, что эта Олимпиада будет для меня последней. Вот 
доиграю внутренний чемпионат и все.
     А ведь никаких внешних причин для ухода вроде бы не было. В Сараево я 
отстоял уверенно, как в лучшие годы. Наша армейская команда задолго до финиша 
чемпионата страны далеко оторвалась от соперников, а в итоге, потерпев за весь 
сезон только одно поражение, опередила спартаковцев на 28(!) очков. Меня никто 
не мог ни в чем упрекнуть. Со стороны все было как всегда – сезон прошел вполне 
благополучно.
     Но я знал, что ухожу, и тренеры тоже это знали. Однако по какомуто 
негласному уговору темы этой мы не касались, и до самого конца сезона я играл 
почти во всех матчах – и за клуб, и за сборную.
     Да, все было как обычно. Я выходил на лед и защищал ворота ничуть не хуже, 
чем привык делать это за 15 минувших лет. И добросовестно изнурял себя на 
тренировках. И жил в своей комнате на нашей армейской базе в Архангельском, 
выполняя все требования незыблемого распорядка дня: подъем, зарядка, завтрак, 
занятия, обед, снова занятия, ужин, свободное время, отбой. Но смотрел я на эту 
свою жизнь уже иначе, чем прежде. Я понимал, что ничего этого скоро уже не 
будет, и потому каждый прожитый день имел особую цену.
     Когдато, оченьочень давно, почти мальчишкой я провожал Локтева, 
Александрова, потом Фирсова, Рагулина, Мишакова… Тогда мне казалось, что сам я 
буду играть вечно. Ветераны в моем представлении были пришельцами из другой 
эпохи. Брежнева я называл «дядя Володя». А теперь незаметно сам стал ветераном, 
самым старшим по возрасту в ЦСКА, и уже ко мне новички обращаются на «вы».
     Как это странно, что многие из сегодняшних новобранцев ЦСКА никогда не 
видели на льду ни Фирсова, ни Рагулина, ни Мишакова…
     Я ухожу потому, что очень устал. Пятнадцать лет в ЦСКА и в сборной. Без 
замен. Дублеры приходили и уходили. Три поколения полевых игроков сменилось. 
Четыре Олимпиады прошло. Все ответственные матчи с профессионалами сыграны мною.
 Все чемпионаты мира. Все призы «Известий»…
     Сейчас можно признаться: мне было очень тяжело 15 лет оставаться первым 
вратарем. Это такой груз… Десять лет назад меня спросили: «Ну, а если бы все 
сначала – пошел бы снова в эту шахту?» Все сначала… Тогда я не знал, что 
ответить. А теперь?… Я не жалею об оставшихся за спиной годах – они были 
прекрасны, о таком можно только мечтать. Но все сначала? Нет, даже холодок по 
коже пошел, когда я представил себе…
     Я не жалуюсь, я сам этого хотел. Это была моя жизнь. Но в последнее время 
в перерывах между периодами я с трудом доплетался до раздевалки: кружилась 
голова, ноги становились ватными. Вы этого не видели. Вы видели, как я отбивал 
шайбы. Так и должно быть – ведь мы играем не для себя, а для вас.
     Я прощался со старым парком в Архангельском. Ровно 16 лет назад я впервые 
с робостью переступил порог деревянного одноэтажного павильона, где жили тогда 
армейские хоккеисты (сейчас там клуб и администрация санатория).
     Каждый уголок этого старинного парка мне знаком. Вот здесь, на берегу 
Москвыреки, я любил сидеть с удочкой, завороженно наблюдая за поплавком. 
Плотва, подлещики, а в запруде карпы – рыба тут знатно клевала. Однажды с Колей 
Адониным удили на живца. И поверите, такой судак у меня с крючка сорвался, что 
в азарте я сам за ним в реку полетел!
     А вот эта горка памятна другим. Здесь Тарасов проводил тренировки по 
атлетизму. Утопая по пояс в снегу, бегали вверхвниз.
     Сюда, в Архангельское, любили приезжать артисты, наши верные армейские 
болельщики. С нами много лет дружат космонавты, писатели, ученые. Перед 
трудными поединками армейцев напутствуют ветераны войны, легендарные герои 
нашей Родины.
     Это тоже была часть жизни в Архангельском. И очень важная! После таких 
встреч хотелось трудиться еще ответственней. Неверно думать, что именитые гости 
только лишь расширяли наш кругозор – нет, это не так. Общение с истинно 
интересными, яркими людьми всегда духовно обогащает, заставляет внутренне 
подтягиваться, еще строже относиться к своему делу.
     Но вернусь в своих воспоминаниях на те тропинки знаменитого парка, которые 
вновь выведут нас к старому деревянному павильону. Там – истоки. Там – все, из 
чего потом выросла моя биография.
     Обычно все эти годы я жил в одной комнате с кемто из вратарей. И только в 
последнее время эта традиция стала нарушаться. Руководство команды старалось 
поселять меня в одноместном номере, без соседей. Это вовсе не дань заслугам, 
как может показаться. Я никогда не просил для себя никаких привилегий, да и 
жить вдвоем веселее, чем одному. Но наш доктор решил, что так мне легче 
настраиваться на матчи. Доктор видел, как сдают мои нервы…
     В Архангельском теперь многое изменилось. Хоккеисты живут в трехэтажном 
кирпичном доме, где есть и сауна,