ча Тихонова типична для большинства людей его 
поколения. Десятилетним мальчишкой в суровые годы войны пошел зарабатывать на 
хлеб – слесарем в автобусный парк. Работал ежедневно полную смену. Для них, 
мальчишек военной поры, это было нормой. Да еще и в футбол умудрялись гонять, 
прямо во дворе, между каменными коробками домов. Футбол был первым увлечением 
Тихонова: он выступал за московскую армейскую команду и за «Буревестник». А 
зимой, когда футбольный сезон кончался, пробовал гонять по льду диковинную 
шайбу – эта игра толькотолько приживалась тогда в Москве. Както Тихонова на 
льду заметил один из величайших советских спортсменов Всеволод Бобров, 
одинаково блестяще игравший и в футбол, и в хоккей. По его совету Тихонова 
пригласили в существовавший тогда хоккейный клуб ВоенноВоздушных Сил.
     Потом он играл защитником в московском «Динамо», работал вторым тренером в 
этом клубе. В 1968 году Виктор Васильевич уехал в Ригу, начал тренировать 
местных хоккеистов (тогда команда называлась «Даугава»). Вскоре он пришел к 
первому достижению: рижане пробились в высшую лигу и в отличие от многих других 
периферийных клубов уверенно закрепились среди именитых команд. Они никогда не 
робели перед авторитетами. В этом чувствовался характер тренера, сумевшего 
сплотить коллектив, повести его к большой цели. В 1976 году питомцы Тихонова 
выиграли «Полярный кубок», в 1977м заняли четвертое место в чемпионате страны, 
а форвард Хелмут Балдерис был признан лучшим хоккеистом Советского Союза.
     Рижан легко было отличить от любой другой периферийной команды по 
самобытному игровому почерку, азарту и в то же время строгой игровой дисциплине.
 Виктор Васильевич Тихонов первым из наших тренеров стал использовать игру 
четырьмя звеньями, применил ряд других тактических новинок, что еще больше 
укрепило потенциал рижской команды.
     Тихонов самозабвенно отдается хоккею. Он постоянно чтото выдумывает, 
усовершенствует, все время в поиске. Он умеет сам работать двадцать четыре часа 
в сутки и может заразить своим энтузиазмом других. Это очень важно. Придя в 
ЦСКА, Тихонов не стал рубить с плеча, перестраивать на свой лад весь 
учебнотренировочный процесс, ломать проверенные игровые концепции. Все лучшее, 
фундаментальное было сохранено, хотя в чемто и тренировки команды, и ее 
стратегия стали другими.
     Насколько он болеет хоккеем, как восприимчив к успехам и неудачам, вы 
можете понять, понаблюдав за тренером во время матча. Это обнаженный нерв. И 
как только его хватает до конца игры… Однажды, когда на турнире «Известий» мы 
со счетом 3:8 уступили чехословацким хоккеистам, у Виктора Васильевича случился 
сердечный приступ – так глубоко ранила его эта неудача. Я в тот вечер старался 
не попадаться на глаза тренеру. Было неловко, стыдно. Но он сам нашел меня. 
Чтобы… успокоить:
     – Ничего, Владик, мы еще докажем, кто сильнее.
     Случай доказать, кто сильнее, представился скоро – на чемпионате мира 1978 
года в Праге.
     Начали мы его не очень хорошо: победы в матчах с явными аутсайдерами 
давались почемуто с большим трудом. Я пропускал много шайб.
     – Все в порядке, Владик, – успокаивал Тихонов. – Сколько ты сейчас 
пропустишь – неважно. Главное, чтобы к решающим матчам ты нашел свою игру.
     Мешало волнение. Рожденное ответственностью, желанием не подвести наш 
хоккей, оно передавалось от игрока к игроку и сковывало команду.
     Перед отъездом в Прагу я сказал одному приятелю:
     – Вот увидишь, мы выиграем этот чемпионат.
     Он с сомнением посмотрел на меня:
     – Даже в лучшие для команды годы ты избегал таких обещаний.
     А я был уверен! И другие ребята были уверены. Странно, да? Два года подряд 
мы уступали соперникам. Незадолго до того в Москве на призе «Известий» 
чехословацкие хоккеисты нанесли нам сокрушительное поражение. Казалось бы, 
откуда такой оптимизм? Но неудачи вызвали у команды желание доказать всем, что 
мы сильные, что мы можем побеждать. Поражения не тяготили, а словно бы будили в 
нас какието скрытые силы. Так было с каждым. Неудачный старт вызывал в ребятах 
спортивную злость, мы становились грознее от матча к матчу…
     Нам трудно давался каждый шаг на дистанции длиной в три недели. Не 
клеилась игра, хоккеистов преследовали травмы… Считается, что трудности 
закаляют человека. Это правда, если смотреть им в лицо, если не хныкать, а идти 
на таран. Закаляют не трудности – преодоление их.
     Я не обижался на защитников. Что толку таить обиды? Ребята и сами 
переживали не меньше моего. «Лучше подумай, как сыграть надежнее», – сказал я 
сам себе. Попросил Тихонова дать упражнения на добивание шайбы. Тренер бросал, 
Михайлов добивал – он большой специалист по этой части.
     Мне надо было поймать свою игру. Иначе говоря – обрести то внутреннее 
состояние, которое много лет верно служило мне. Ничего сверхъестественного, 
просто поймать, найти, ухватить свою обычную игру – ту, к которой я привык «с 
пеленок» и к которой – это, может быть, самое главное – привыкла команда, 
уверенная в надежности тылов…
     Переживаний у меня добавилось, когда дважды подряд – 30 апреля и 1 мая – 
Тихонов не ставил меня на матчи.
     – В воротах сегодня Пашков, – просто говорил перед игрой тренер, никак не 
комментируя свое решение.
     Наконец, видя мое подавленное настроение, Виктор Васильевич объяснил:
     – Я тебя специально не ставлю в этих матчах. Отдохни. Верю, что потом не 
подведешь.
     Полегчало на душе: всетаки верят в меня…
     Итак, я со скамьи запасных наблюдал за встречам