и малых.
     
Глава I. Возвращаясь к прошлому
     
     Честно говоря, я не помню точно, когда научился кататься на коньках. 
Говорят, что, когда мне было приблизительно четыре или пять лет, мои старшие 
сестры Максин и Лаура прицепили мне коньки и покатили на открытый каток, до 
которого от нашего дома в Пойнт Энн,2 в провинции Онтарио, было рукой подать. 
Случилось это году в сорок втором или сорок третьем. В разных уголках земли в 
то время бушевала вторая мировая война, но у нас в Канаде у местных 
муниципальных организаций хватало времени и энергии и на заливку открытых 
катков. Каток, на котором я сделал свои первые шаги на коньках, был сооружен на 
средства компании «Канада Цемент». Само собой разумеется, что после каждого 
снегопада каток приходилось расчищать, но любой паренек, горевший желанием 
покататься на коньках, с радостью предлагал для этого свои услуги.
     Максин и Лаура утверждают, что после тех первых часов, проведенных на льду,
 я уже мог кататься самостоятельно. Скорее всего, они правы. Однако, надо 
полагать, все, на что я был тогда способен, – это лишь передвигаться по льду. 
Но как бы там ни было, к катанию на коньках я пристрастился. Может быть, меня 
привлекало то, как я скользил по льду, а может быть, меня побуждали 
одобрительные отзывы старших сестер. Я явился на каток на следующий день и 
потом приходил туда ежедневно, катаясь до изнеможения, так как уже тогда я 
обладал силой не по годам.
     Катание на коньках по утрам – одно из моих самых ранних воспоминаний 
детства. Я никогда не был соней и зимой по утрам легко вскакивал с постели и 
быстро растапливал все печи в доме. В мои обязанности входило также поставить 
на плиту воду для каши и после этого разбудить мать. Не могу почемуто 
припомнить, когда я завтракал: до ухода на каток или после возвращения с него, 
но хорошо помню, как я катался. Помню также, что я всегда разгребал снег на 
катке.
     Обычно первый пришедший на каток брал в руки лопату и начинал разгребать 
снег, и вскоре расчищенный участок катка оказывался забитым мальчишками, 
резвившимися на льду. Если бы я тогда получал по доллару за каждую убранную 
мной тонну снега, я бы, наверное, давно уже разбогател.
     Играли мы в хоккей в основном по принципу: «Есть чем гонять шайбу – иди 
играй», так что в командах бывало человек по двадцать, причем каждый имел 
только одно заветное желание – заполучить шайбу. И сейчас еще в небольших 
канадских городках можно увидеть, как играют в этот импровизированный хоккей. 
Что же касается катков в больших городах, то там катание на коньках обычно 
регламентируется определенными правилами: хоккейными клюшками пользоваться не 
разрешается, и катание идет по кругу под бдительным оком дежурного, который 
следит за тем, чтобы катающиеся не разгонялись слишком сильно.
     На каждой стороне ледяного поля мы клали по паре кусков замерзшего снега, 
чтобы обозначить ворота, и порой никто из нас не знал, за какую команду он 
играет. Да и было ли это так уж важно? Каждый мальчишка играл сам за себя! И мы 
носились по льду, сбивая с ног всякого, кто попадался на пути. Смысл игры 
состоял в том, чтобы самому загнать шайбу в ворота. Дашь пас – неизвестно, кто 
его примет – свой или чужой, так что мы предпочитали не пасовать. И, надо 
полагать, здесь нужно искать объяснение, откуда у меня появилась дурная 
хоккейная привычка, от которой я не мог отделаться много лет, – неумение играть 
с партнерами.
     Наиболее яркие воспоминания о детских годах связаны у меня с отцом и с тем,
 как он умел держаться на льду, Отец слыл большим мастером хоккея, и когда он 
играл в Белвилле, небольшом городе близ Пойнт Энн, его окрестили «белокурой 
молнией» – прозвище, которое приводит его в смущение и по сей день. Отец 
отлично катался на коньках, но самой сильной его чертой как хоккеиста было 
мастерское владение клюшкой. С разинутым ртом я, бывало, следил за тем, как он 
двигался по льду, ловко удерживая шайбу на клюшке, как будто она была к ней 
приклеена. Отец учил меня, как нужно вести шайбу и как управлять клюшкой, чтобы 
шайба не соскальзывала с крюка при приеме прострельных пасов.
     Подчас отец проявлял по отношению ко мне какуюто нетерпеливость, хотя я 
уверен, что ему и в голову не приходило, что когданибудь я стану 
профессиональным хоккеистом. Он любил кататься на коньках и любил кататься со 
мной. «Попробуем еще раз, Бобби, – бывало, скажет отец. – Держи голову выше. 
Если будешь ставить крюк клюшки под нужным углом, шайба от него не отскочит».
     Хотя отец часто пускал шайбу по льду с такой силой, что она сметала со 
своего пути подставленную мною клюшку, понастоящему мощно шайба летела только 
тогда, когда он бросал в лицевой борт. Для отца не составляло никакого труда 
сбить борт кистевым броском. Я не помню, чтобы отец часто бросал шайбу щелчком, 
но, надо полагать, такие броски были еще мощнее.
     В своей книге я не веду рассказа о чудесном превращении бедняка в богача, 
потому что никогда не был бедняком и не могу сказать, что богат теперь. Однако 
мои родители являются типичными представителями жителей небольших канадских 
городков, и поэтому расскажу о них чуточку подробнее.
     Отец мой родился в Ньюбурге, в провинции Онтарио, семья матери жила 
неподалеку. Когда отцу исполнилось пятнадцать лет, он пошел работать на завод, 
который принадлежал компании «Канада Цемент» и на котором он работает по сей 
день. Не знаю, достаточно ли он получал, чтобы прокормить одиннадцать ртов и 
всех нас одеть и обуть. Но мы, насколько я помню, никогда особенно ни в чем не 
нуждались. Мы катались на коньках на льду залива БейовКуинте в зимнее время и