Я поглядел на него: не самая удачная шутка. Но он был серьезен.
     – Хорошо, мистер Скалбани. Не буду, – ответил я так же серьезно. Ребята из 
нашей телефонной компании лопнули бы со смеху, если бы слышали наш разговор. 
Онито в отличие от Скалбани знают, сколько я получаю.
     – Вы тут приводите себя в порядок, а мы с Уэйном пока пробежимся, – 
предложил он вдруг.
     Я понял Скалбани. Нельсон был заядлым бегуном и очень гордился своей 
физической формой. Он ничего не понимал в хоккее, но знал, что такое 
выносливость. Прежде чем подписать контракт с этим мальчишкой, он должен узнать,
 чего тот стоит как бегун.
     Уэйн мне рассказал об этом кроссе. Нельсон из кожи вон лез. А Уэйн, 
конечно, был измотан четырехчасовым перелетом, да ночью накануне он не мог 
заснуть от волнения. Но в конце концов он всетаки обошел Нельсона. Должно быть,
 это произвело впечатление. «Мы пробежали шесть миль, и он обошел меня. Так что 
я беру его», – сказал позже Скалбани репортеру.
     Для меня и Филис все казалось какимто видением. Неужели ктото 
действительно так живет? Вот мы едем днем в его оффис, и он, небрежно показав 
на какоето здание, говорит, что это его собственность, и, может быть, этот дом 
пойдет как плата по контракту Уэйну. Он говорит о какихто огромных суммах, а у 
меня мутится от них рассудок.
     Потом в оффисе он спрашивает: «Во что вы оцениваете ваше время и хлопоты, 
затраченные на приезд сюда?… Кстати, если лиги объединятся, Уэйн не сможет 
играть в профессиональной команде, потому что ему еще нет двадцати, и ему 
придется вернуться в юниоры».
     Я сижу и судорожно соображаю, какую сумму могу назвать. Я только собираюсь 
вымолвить «10 000 долларов», а он уже подписал чек и отдает его мне. «50 000 
долларов».
     «О, хорошо», – слабо промычал я, и мы помчались обратно в его великолепный 
дом обсуждать условия контракта. Ай да Уолтер Гретцки, ай да делец!
     Эту сторону моей жизни люди обычно не очень хорошо понимают и представляют.
 Когда Уэйн стал профессионалом, мне пришлось стать и поверенным в его делах, и 
агентом, и адвокатом – всего понемногу. Потому что около него вьется масса 
людей, жаждущих поживиться, и, если не следить за каждым шагом, его состояние 
просто растащат по кусочкам. Но тогда в Ванкувере… Что я знал тогда, говоря с 
дельцоммиллионером о сказочных суммах, каких никто в моей семье отроду не 
видел? С нами был агент Уэйна Гас Бэдли, но мы тоже участвовали в переговорах: 
ведь это наш сын и речь шла о его будущем. Нам было страшно, особенно угнетала 
неизвестность.
     Скалбани в то время владел командой «Рейсерс» в Индианаполисе, но вел 
переговоры о приобретении «Хьюстон Аэроз» или «Квебек Нордикс». Он еще не решил,
 в какой из клубов определить Уэйна, если купит его. Вдруг в середине наших 
переговоров он позвонил какомуто хоккейному деятелю в Хьюстон, и тот 
посоветовал отказаться от Уэйна, потому что то ли еще очень юн, то ли 
недостаточно быстр… Он даже назвал когото взамен Уэйна. Нельсон поблагодарил 
его, повесил трубку, и мы вернулись к столу переговоров.
     Наконец все обсудили и уладили, но контракт не был написан. Он был 
составлен только на следующий день на борту самолета Скалбани. И писать 
контракт пришлось самому Уэйну.
     Скалбани решил, что официально о контракте нужно известить публику в 
Эдмонтоне, наверное, потому что это был город ВХА. Но контрактто еще не 
подписан! Черт возьми, да его же еще не напечатали! Нельсон начал диктовать, а 
мы с Филис сидели в этом роскошном самолете и смотрели, как наш мальчик пишет 
чтото, что должно принести немыслимое, по нашим представлениям, богатство. Это 
было похоже на сон. В жизни такого не бывает. Сейчас мы проснемся, и…
     Но вот сидит Уэйн, пишет чтото на обычном листе бумаги, подложив под него 
школьный трафарет, чтобы строчки не прыгали. В конце концов, он ведь пишет 
документ, который должен изменить всю его жизнь. Трудно писать ровно в такой 
ситуации без трафарета…
     Журналисты называли цифру 1,75 миллиона долларов. Это неправда. Вообще, 
когда начинаешь иметь дело с контрактами, первое, что усваиваешь: суммы, о 
которых слышишь или читаешь в газетах, почти никогда не совпадают с суммами, 
проставленными в самом контракте. На самом деле соглашение было следующим.
     Контракт – не с ВХА и не с «Индианаполис Рейсерс». Это был контракт о 
найме Уэйна Гретцки лично Нельсоном Скалбани. Уэйн «должен быть готов 
приступить к работе с 11 июня 1978 года либо в Хьюстоне, либо в Индианаполисе». 
(Когда позже Скалбани спросили, что было бы, если бы Уэйну по какимто причинам 
не разрешили играть, он ответил: «Ну тогда бы у меня был самый дорогой в мире 
партнер в теннисе».)
     Контракт заключался на четыре года с возможным продлением еще на три на 
условиях, устраивающих обе стороны. В случае отсутствия договоренности спор 
выносится в нейтральный арбитраж.
     Из задатка в 250 000 долларов Уэйн должен был получить 50 000 в момент 
подписания той бумаги, что он сейчас писал под диктовку бородатого миллионера, 
остальную сумму – после того, как адвокаты одобрят другие пункты контракта.
     Зарплата устанавливалась такая: в первый год – 100 000, в следующие два 
годапо 150 000 и в четвертый год– 175 000.
     Контракт аннулируется в случае слияния лиг и запрещения юниорам играть в 
профессиональных командах, причем Уэйн сохраняет все выплаченные ему на тот 
момент деньги.
     Вот так: 825 000 за четыре года игры. В юниорской команде «Б» игрок